Минули годы. Минуло много лет. А я все люблю ее, мою первую учительницу Иолану Тымкович, тем же детским восторженным чувством. У меня к ней целый океан нежности и чувства благодарности… За все, за все прекрасное, что нам так щедро она дарила и что нам открывала… И за то памятное сентябрьское утро с молодым по-весеннему солнцем.
БОТИНКИ
Не башмаки запомнились, а постолы… Простые, резиновые постолы, что мастерил в нашем селе немец Ирман.
Батько сидит на скамеечке и деловито выбирает из целой кучи связанных по паре постолов. При отборе принимается в расчет то, что я буду еще расти и чтобы в зиму было ногам тепло. Стало быть, надо покупать побольше.
И вот уже в постолах осенним днем иду я в школу. Постолы что лодки — длинны и широки. Ноги обмотаны толстыми шерстяными онучами поверх хлопчатых, обувь привязана к ноге обуванками — длинными черными ремешками, перевитыми под самые коленки. Разбойник, да и только! Ни мороз, ни снег тебе не страшен… Мягко, легко… А все ж таки. Все ж таки мечтою мамы были не постолы, а башмаки. Добротно сшитые сапожником, из добротной кожи… Вот потому-то, идя домой из школы, мы с завистью поглядывали на великанский, из жести вырезанный и раскрашенный башмачок, болтавшийся на проволоке, как приманка, у сапожника перед дверью маленькой мастерской.
Но жестяной башмак поскрипывал себе, а мы ходили в проклятых резиновых постолах. Говорю «проклятых» не потому, что затаил на них злость и обиду, что допекли и доняли они меня. Не знаю, где ж еще на всем великом белом свете носили такие резиновые постолы? Сдается мне, что тут у нашего Ирмана не было ни завистника, ни конкурента на патент выделывать резиновые постолы. Кстати, к слову скажу, что не одно Дубовое обувало их в тридцатые годы. Может, где-нибудь и кто-нибудь на тех постолах и разжился, разбогател, наш Ирман — нет. Вот было бедное время!
А все-таки и башмаки запомнились мне.
Из тех мест в Чехии, где батько был на заработках, пришло домой письмо. Прочитала его мама и вся засветилась от радости. Прижала нас к себе, словно должно было случиться что-то большое.
— Слушайте, детки, что вам тату пишет, — призвала она нас к вниманию и начала читать. Может, она думала, что так придет к нам самая большая, взаправдашняя радость, что так мы вроде сами поговорим с отцом: — «Пишу тебе, что собрался до дому Петро Багай. Посылаю с ним для хлопцев бокончи (грубые башмаки). Только пускай берегут их, по грязи не ходят, чтобы послужили им долго — ты-то знаешь, как тяжело и горько заработать грош…»
Дальше она уже не читала. Может, что-то сдавило горло, а может, дальше все только для нее было написано. Но напутственно и поучая промолвила спустя минутку, не выпуская нас из своих объятий: — Молитесь за тату, чтоб здоров был, да чтобы дороги его счастливы были…
С того дня мы уже не могли дождаться, когда наконец заявится в Дубовое благодетель Петро Багай. Тот самый, который взялся доставить нам овеянные мечтами башмаки.
День настал. Багай вернулся. Да только без башмаков. Явился в нашу хату на околице зеленого села с пустыми руками. Сидел на длинной лавке под стеной и что-то мямлил про то, как прикорнул дорогою… А тут какой-то лиходей подкрался, разрезал полотняную суму да наши башмаки и вытащил… Мы слушали и онемело глядели на долговязого, небритого, такого неприветливого к нам Петра Багая. В хате он после этих вестей не задержался, пошел себе. А мы с мамой долго еще сидели молча и не знали, что и сказать.
Из немой тишины нас вывела соседка. Пришла, наверно, для того, чтобы маму выслушать и поделить с нами наше несчастье. Слушала, слушала соседка, а потом вдруг как холодной водой нас окатила:
— А ты, милая, так и поверила, что Багай сказал тебе святую правдушку?
— Да как же не поверить, коли ему и суму разрезали? — Мама никак не могла согласиться с соседкой.
— То-то и оно, что Багай те башмачонки продал, а суму разрезал, чтоб свалить на вора и знак иметь… Эге! Багаев батько, коли овец пас, заколол одну — мяса ему на полонине захотелось. Так он рога с копытами оставил на знак, что волки ее задрали… Э, яблочко от яблони… каков корень — таково и семя, — убеждала соседка маму.
Мы ничего не понимали. Одно нам оставалось: резиновые постолы да сны про башмаки от батьки. Правда, мама подошла к нам, погладила и молвила:
— Не печальтесь. Только б наш батько здоров был… Он вам башмаки купит… Еще лучше будут…
Так оно и вправду сталось.
В годы самой большой нужды на Верховине из Чехии и Моравии присылали в школу помощь — ношеную одежду и обувь, белье, карандаши, тетради… Это была так называемая акция помощи бедным ученикам Закарпатья.