Солнце ещё не поднялось из-за леса, над остывшей за ночь землёй клубился лёгкий туман. Невидимые стороннему глазу птицы пели в кустах, чирикали и щебетали восторженно, славя наступившее утро, на все голоса.
Отставной чиновник огляделся в поисках чего-то, похожего на будочку наружного туалета.
«Ну и порядочки в этой усадьбе! — возмущённо думал томимый малой нуждой наследник. — День уж наступил, а ни души не видать. Дрыхнут все, что ли?!»
Его внимание привлекла беседка, плотно затянутая разросшимся хмелем так, что не видно было, кто находился внутри. Однако голоса оттуда доносились громко, отчётливо.
Брезгливо ступая по мокрой от утренней росы траве, Дымокуров подошёл ближе. Наконец-то во всём доме ему встретился хоть кто-то, у кого можно что-то спросить…
Ещё не разглядев обитателей беседки, он уже понял, что разговаривают как минимум двое. Один басил с возмущением в голосе, другой вроде бы отвечал ему периодически мощным порыкиванием.
— Ну, ты сам рассуди, Потапыч, — рокотал, негодуя, обладатель баса. — Им же дозволено только санитарные рубки вести, а они здоровый, строевой лес валят! У них все — и егеря, и полиция куплены.
— У-у-рг-х, — грозно поддакнул собеседник.
— Во-от… — пробасил рассказчик. — Так я на электроподстанции пошуровал, контакты поотрывал к чёртовой матери, и лесопилку-то обесточил!
— Р-р-агх! — одобрительно рявкнул приятель.
— А меня менты на обратном пути замели. С контактами-то этими спалили…
— У-у-мра-а… — сочувственно вздохнул второй участник диалога.
— Ну, мне-то не впервой, — беззаботно хохотнул бас. — Отмазался. Глаз им отвёл — плёвое дело! — И, помолчав, предложил. — Ну что, Потапыч, ещё по кружечке?
— Р-ра-уу! — взревел, обрадовавшись, его собутыльник, который, похоже, лыка уже не вязал, а только урчал что-то не членораздельное.
Забулькало явственно.
Глеб Сергеевич вплотную приблизился к беседке, осторожно, стараясь не шуметь, раздвинул густую поросль хмеля.
И обомлел в ужасе.
За установленным посреди беседки, из тёсаных досок сколоченным столом, восседал давешний, с поезда, лохматый мужик-лесовик. Он был обряжен всё в тот же пятнистый камуфляж, даже сапоги-бродни не снял. А напротив него расположился, привычно устроившись на скамье… огромный медведь! Натуральный, без всяких сомнений, зверь, о чём свидетельствовала и распространявшаяся вокруг него, шибающая в нос кислая, как от старых валенок, вонь, сырой грязной шерсти.
Двумя лапами медведь держал вместительную, литровую, не иначе, деревянную кружку. Его собутыльник — лесовик щедро лил в неё мутный, слегка пенящийся напиток из ведёрной лохани.
Плеснув и себе, мужик выпил, утёр пятернёй усы и бороду, а потом, пригорюнившись, затянул с блатным надрывом:
В этот момент за спиною Дымокурова что-то грохнуло. Он отпрыгнул испуганно в сторону, спрятался за растущие поблизости колючие кусты малины. Дверь «чёрного хода» в усадьбу с треском распахнулась, и оттуда выскочила уже знакомая Глебу Сергеевичу кухарка — Мария, кажется. В руках она держала блестевшую на солнце увесистую поварёшку.
Женщина в два шага оказалась в беседке.
— Ах вы, паразиты проклятые! — визгливо закричала она. — И когда ж вы этой брагой упьётесь до смерти!
Дремучий мужик поставил на стол лохань, принялся, оглаживая бороду, оправдываться конфузливо.
— Да мы, Мань, по чуть-чуть, с устатку-то…
— Ишь, манеру взял — с медведем пьянствовать! — наскакивала на него с поварёшкой Мария. — А ты, Потапыч, — замахнулась она на зверя, — ну-ка быстро пошёл вон отседова!
Медведь заревел обижено, торопливо опрокинул деревянную кружку в пасть. Потом, рыгнув громко, на задних лапах, ощутимо покачиваясь, неуклюже вылез из-за стола.
— У-ух щас как дам! — в подтверждение своих слов женщина, не медля, огрела поварёшкой зверя по мощному загривку.
Тот, недовольно урча, опустился на все четыре конечности, и закосолапил, пьяно повиливая толстым задом, в направлении к лесу.
— Всё, всё Еремею Горынычу расскажу! И как вы ульи у пчеловодов с пасек воруете, медовуху ставите, и как ты медведя споил!
— Да ладно те… — вяло отбрёхивался мужик.
— Иди щас же во флигель. Рожу отмой, переоденься, причешись, што ли… Горыныч нас через два часа наследнику, хозяину новому, всех представлять будет.