Мужчины посмеялись собственной шутке, но студент был нем. Считая себя человеком воспитанным, он старался не обращать внимания ни на насмешки, ни на разгульные речи попутчиков. Клочок бумаги на куске древесной коры занимал его куда сильнее, что однозначно не устраивало абсолютное большинство присутствующих.
– Ну надо же, какой важный! – с издевкой продолжал проводник. – И словом с товарищами не перемолвится.
– Да оставь ты его, Ерман. У мальчишки тётка померла, пущай наедине с думами побудет.
– Так хто ж там помер?
– Старуха Ильза – добрейшая женщина, хоть и помешанная.
– Отчего ж так?
– Так сына похоронила, вот и двинулась. Однако, – Иоганн задумчиво почесал голову. – пожалуй, она всегда была слегка не в себе. Всё с фолиантами возилась, да внучку к ним толкала.
– Так то у них родовое? – задорно кивнул Ерман в сторону мальчишки.
– А хто ж там разберет? – подхватил Иоганн навеселе.
– Али может ведьмою была? – задумчиво добавил проводник.
Собеседника такое замечание лишь пуще развеселило.
– Хто? Ильза-то? Коли ведьма, то шибко неумелая: там не хата, а халупа, да и скот ихний прошлой весной весь пересдыхал.
– Може хозяина своего разгневала? – не унимался Ерман. – С нечистым сделки разве что так и кончаются.
Иоганн хоть и не перестал ухмыляться, от темы изволил отмахнуться, что, очевидно, задело проводника. А вот Ян, напротив, заслышав мужиков краем уха и вспомнив недавнее обвинение в сторону Христы, ядовито прыснул, неожиданно даже для самого себя:
– Такую чушь разве что от перепуганных дам и услышишь.
Мужики замолчали. Недовольный Ерман вскочил с места и рассерженно кинул юноше:
– Ты меня с бабою равнять вздумал, студент?
Тот опомнился и постарался ответить тактичнее:
– Нет, что вы, просто истории про ведьм я ожидал услышать от дочек Иоганна, а уж никак от рослого разумного мужчины.
– А что так? Али профессуре в колдовство веровать заборонено? – пожурил проводник, нависая над мальчишкой.
– Боюсь, моя вера распространяется только на Всевышнего, – ответил Ян, выдержав взгляд мужчины.
Иоганн загоготал во весь дух.
– Ловко он тебя на лопатки, Ерман! Уделал-таки, языкастый!
– Тьфу! – сплюнул проводник и отошел от Яна, возвращаясь на своё место. – Всё выпивка до помутнения доводит.
– Не примечай, Янка, Ерман мужик толковый!
Ян коротко улыбнулся, вновь пропустив мимо ушей фамильярное обращение попутчика, и вернул внимание на письмо. Вот только Иоганн был не готов так просто отвязаться от юноши.
– Да что ж ты там такой занятой? Али компания нашинская не по вкусу?
– Да нет, – поспешил уверить студент. – у огня просто жарко.
– Так на то он и огонь, – хмыкнул Ерман. – ночь холодная будет, змёрзнешь ведь.
– И то верно, – подхватил Иоганн, подкинув в пламя полено. – ломишься, хуже детины.
Будь воля юноши, он бы отсел от костра ещё дальше: тело пылало, да и дышать от густого дыма было тяжко, юношу то и дело разбирал кашель. Если бы не надобность в свете, Ян так бы и поступил, но теперь уж поздно было думать об этом. Он покорно приблизился и уселся с мужиками у костра. Те тут же вернулись к разговорам, а студент – к своему письму. Но мысли блуждали и написав еще несколько отчаянных строк, юноша всё же бросил свои бесплодные попытки, вернув листы в мешок.
– Неужто уважите нас вашинской компанией? – пожурил рыбак.
– Отчего ж бы и не уважить? – дерзко ответил юноша.
Иоганн хмыкнул и вновь отпустил остроту по поводу его городского происхождения.
– Да отчего ж вы так против городских? – в сердцах выпалил Ян.
– Гонору в вас много, а понимания житейского ни на перст! – честно ответил мужчина. – Такими разумными да важными ходите, да только без писанины своёной никуда не годные.
– Но позвольте, – горячо возражал студент. – не весь же свет сводится к хозяйству да традициям!
– А с чего б ему и не сводиться? В том и проблема городских, что корни позабывали! Бежите к своёным домам безопасным да удобствам, что коли рубаха по пути изорвётся, так от холода и окоченеете. А я вот живу по заветам поколений да по милости Божьей. И деды моёные так жили, и отец моёный. Даст Всевышний, и Йохан так сама проживёт.
– А если своей дорогой пойти изволит? – не унимался студент.
– А коли так, то не сын он мне более.
Юноша не усомнился в искренности собеседника. За короткое время знакомства он успел понять, что Иоганн – мужик суровый и пререканий не терпит. Яну вдруг стало любопытно, не поколачивает ли он дома жену да дочерей за неповиновение. Хоть и представить то, что такую бойкую бабу как Марта мог поколотить пускай даже и собственный муж, было довольно непросто, юноша всё ж тому не удивился б. Однако на смену любопытству пришла лишь неосознанная тоска за больного мальчика, который наверняка не будет способен оправдать надежд отца. И эта трагедия Яну отчего-то казалась до трепета знакомой.
Делиться своими мыслями юноша не стал и поспешил завернуть тему, лишь упрочив веру Иоганна в собственную правоту. Ерман же, сидевший тихо, пока бранились попутчики, решил, напротив, наверстать упущенное:
– А как по мне, что с городскими – дрянь, что без них. Вы хоть и шибко важничаете, да только без вас не видать мне ни монет золотых, ни шерстяных дублетов.
Он загоготал. Затем отсалютовал пляшкой с горячительным, которая до того была припрятана в его мешке средь прочих вещиц, и сделал несколько больших глотков, ставя точку на обсуждении.
– Ух, добротно! – прокряхтел мужчина, закашлявшись. – Крепость есть!
Ерман передал пляшку Иоганну, который тоже сделал несколько глотков, хоть и не так эмоционально, как товарищ. Ян от выпивки отказался, решив сохранить ясную голову. Мужики смешливо упрекнули, но, как и прежде, уговаривать не стали. Разговоры вернулись к хозяйству да житейским пересудам, иногда шепотом проскакивали вопросы государственные да библейские, пока в конечном итоге не вернулись к теме ворожбы да колдунства.
– Да что ж ты заладил-то со своёными ворожеями? – раздраженно бурчал Иоганн. – Али предметов нет приятных для разговору?
– Ой, много ж ты понимаешь, Ёган! – сокрушался Ерман, который в сравнении с приятелем выглядел более поддатым. – Ууууу, я вот своими глазами видел, как одну утопили!
– Вот пущай другие с ними и разбираются, а мне про дьявольщину слухать тошно.
– А ты послухай, послухай! Девка та пригожею была, аки цвет. Говаривали, что она мужиков с розуму сводила, да раны любые заживляла. Вот с неё всё дурное выжечь и решили, когда смекнули, с кем дело-то имеют.
– Так ты ж сказал, что утопили её! – усмехнулся Иоганн.
– Ну так да, – не унимался Ерман. – труп обугленный утопили, кабы чёрт водный забрал. Мне местный доверил, что река после того на вкус аки полынь стала, пить более из неё заборонено. Во!
– Так ты ж сказал, что сам всё повидал! – подхватил Иоганн.
– Ну так да, повидал. Как жгли – видел, как топили – видел, как река полынью стала – не видел.
Иоганн махнул рукой, чем только раззадорил собеседника.
– Да что ж ты такой несговорчивый-то? Али думаешь отцы наши попусту песни про ведьмачек сочиняли?
– Какие такие песни? – охнул Иоганн.
Ерман хитро ухмыльнулся да неожиданно запел, будто ждал того весь вечер. Мелодия была схожа с теми, что затягивают пьянчуги по всем тавернам до самого А́хена{?}[Город в Германии. В начале Средних веков служил резиденцией франкских королей. Долгое время здесь короновались императоры, происходили императорские сеймы. В 1562 г. акт коронования был перенесен во Франкфурт, что послужило одной из причин последующего упадка Ахена.], да и суть мало чем отличалась: про сына пастуха, про леса густые, да про деву прекрасную, что сын пастуха в тех лесах повстречал. Иоганн, заслышав знакомый мотив, на товарища более не серчал и присоединился к галдежу. Пели они складно и звонко, оторвав Яна от мыслей его суетных, и в оба уха заставив слушать сказ о разбитом сердце.