Выбрать главу

Наконец, когда Гай немного окреп, настало время рассказать ему правду, но никто из его приближённых не решался это сделать. Все боялись его гнева, боялись быть казнёнными за ложь, потому что Гай в любом состоянии предпочёл бы знать правду.

Думали-думали и наконец придумали: а пусть грозному лорду о гибели Люстана поведает его любимая женщина и мать его второго сына! Но любимая ли — вот в чём вопрос. Ведь сердце Гая, кажется, окончательно превратилось в кусок льда.

«Презренные трусы», — заклеймила Инголинда приближённых Гая, но согласилась на эту опасную и тяжёлую миссию. Она рискнула ещё и взять на себя ответственность за это молчание — как будто бы это она приказала всем ограждать страдающего от раны Гая от страшной правды.

«Это я, я велела им молчать, — повторяла она, стоя на коленях перед ложем в опочивальне Гая. — Это моя вина, милорд. Они только исполняли мой приказ. Вы были слабы...»

Гай, приподнявшись на локте, тяжко дышал. Его искажённое болью и гневом лицо внушило бы ужас любому, но веки Инголинды были смиренно опущены, она не смотрела на лорда.

«Я не слаб! Я никогда не бываю слаб. Это оскорбление!» — Его голос ещё не обрёл полную силу, но звучал грозно.

«Милорд, вы могли не перенести», — начала Инголинда.

«Молчать!» — оборвал он её грубо.

Её глаза гордо сверкнули.

«Милорд, простите, но я не ваша подданная, чтоб так со мною разговаривать», — промолвила она негромко, но твёрдо.

«Тогда встаньте с колен, ваше величество, — ответил он тихо; даже положение на локте ему давалось непросто. — Не пристало вам их преклонять передо мной».

Гай упал на подушки и закрыл глаза.

Прошло ещё некоторое время, к Гаю возвращались силы. Послали за слугой-цирюльником: милорд желал привести себя в порядок и придать блеск своему черепу. Но также Гай приказал, чтоб к нему явились его советники и присутствовали при этом. Что-то зловещее было в его повелении... Ингу хотя и не звали, но она пришла сама.

И вот заточенное до смертельной остроты лезвие соскребало с головы Гая всё отросшее за время болезни. Слуга трудился, советники молчали, стоя тут же, в опочивальне. Сделав несколько движений, слуга обтирал бритву о полотенце на плече Гая. Уже открылся его лоб почти до темени, когда он вдруг обратился к Рорхаму, своему старшему советнику:

«Скажи, Рорхам, кто твой повелитель?»

«Вы, милорд», — ответил тот.

Глаза Гая полыхнули ледяным огнём — тем самым, которого все так боялись.

«Если твой повелитель — я, почему ты исполнял не мой приказ, а приказ королевы Инголинды?» — прогремел он.

Выхватив бритву у слуги, он полоснул ею Рорхама... но не по горлу, а только по щекам, оставив два пореза. Вздох ужаса прокатился среди присутствующих. Заструилась кровь, заливая богатые одежды Рорхама. Инголинда стала бледнее мрамора, но даже не подумала падать в обморок, даже не пошатнулась — стояла, как изваяние. Гай хлестнул её ледяной плетью взгляда — она не дрогнула, не моргнула, рот остался недвижим.

«Это тебе урок, Рорхам, — сказал Гай. — Ты подчиняешься мне, и ничьих чужих приказов исполнять не должен!»

«Да, мой лорд!» — забормотал тот, рухнув на колени и дрожа. Он был потрясён не нанесёнными ему порезами, а тем, что жив.

«Ступай вон!»

Рорхам уполз на четвереньках, пачкая кровью пол. Гай обтёр окровавленное лезвие о полотенце и хотел протянуть слуге, чтоб тот продолжил бритьё, но слуга лежал без чувств на полу. Гай хмыкнул и велел унести впечатлительного паренька, после чего обвёл насмешливым взглядом остальных:

«Кто-нибудь закончит начатое?»

Никто не осмелился, все были парализованы ужасом. Только Инголинда сделала шаг к Гаю и протянула руку к бритве:

«Позвольте, я это сделаю, милорд».

Пальцы Гая стиснули тонкое, хрупкое запястье королевы, подержали и отпустили.

«Я лишь хотел убедиться, что у вас не дрожат руки, ваше величество, — усмехнулся Гай. — И вы меня не порежете».

Инголинда заняла место слуги и продолжила выполнять его работу, будто всю жизнь служила цирюльником. Её руки, мягкие и спокойные, не дрожали. Кто-то из советников шепнул другому:

«Это не женщина, это кремень». — И посмотрел на собственные пальцы, которые ходили ходуном.

Единственная женщина под стать Гаю, достойная, а главное — способная стать его супругой. Если бы не заледеневшее сердце лорда...

Инголинда орудовала бритвой мягко, нежно, ловко и проворно; осторожно отогнула ухо Гая, чтобы выбрить за ним. Гай порой закрывал глаза, будто испытывая удовольствие. Закончив, Инголинда обтёрла полотенцем голову лорда. Гай велел подать успокаивающую мазь после бритья.