─ Не думай ни о чём, зайка, ─ подавляя в себе какую-то сильную эмоцию, которую я не могу прочитать, говорит он, и тело слушается, медленно расслабляясь под усыпляющими ласками и приказом. ─ Тебе просто нужно отдыхать, а потом мы обязательно поговорим.
Неожиданно, но меня и правда убаюкивает, словно его руки пропитаны каким-то успокаивающим снадобьем и, возможно, так оно и есть, но мне об этом точно не суждено узнать. Я медленно погружаюсь в целительный, спокойный сон, чувствуя рядом Дема, хватаясь за него, словно он может исчезнуть, а когда вновь открываю глаза, его действительно нет.
Я же нахожусь в своей комнате в академии, в окружении кошки и пса, а на подушке, пропитанной знакомым ароматом, меня ждёт лист бумаги, вызывающий гораздо больше тревоги, чем все чудовища, встреченные когда-либо.
«На этот раз я не уйду, не попрощавшись, ─ гласит первая строчка, и мои руки подрагивают, ─ но иначе ты бы меня просто не отпустила, ведь так? Нам с тобой лучше не видеться какое-то время, зайка, и дело не только в моём желании, которое может нас обоих сгубить… Ты должна кое-что узнать обо мне, и после этого, боюсь, сама не захочешь больше меня знать, но молчать я не могу …»
51
Ада
У меня дрожат руки, но это не от страха или грусти – меня раздирает злость, и по мере того, как глаза пробегают по строчкам, душит ещё и обидой, потому что он предпочёл отделаться от меня дурацким письмом вместо того, чтобы объясниться лицом к лицу. Мой брат однажды точно так же поступил с Дариной, хоть потом и вернулся в прошлое, где всё ей рассказал, но мне совсем непонятно, что не так с этими мужчинами?!
«Раз в тысячу лет рождаются воины-маги, названные «Во́ронами», и приходят они, чтобы справиться с большой бедой, надвигающейся на мир. Эта битва становится для них последней… Смертельной, ведь они забирают врага с собой.
Как ты можешь понять, я – один из них».
Моё сердце, вынесшее в последнее время слишком много потрясений, берёт разбег, но эта фраза заставляет его замереть, со всем вниманием вчитываясь в строчки.
«Когда я встретил тебя снова, я и подумать не мог, что ты можешь быть кем-то особенным для меня… Вернее, я отказывался от этой мысли, не допуская её, но это был полный провал, зайка – ты мне и шанса не оставила. Я не помнил тебя, но хорошо помнил всё о таких, как мы с парнями, а потому всякий раз думал, что выполню свою миссию по твой защите, и это наваждение закончится.
Да, я тот ещё придурок.
С каждым днём я по кусочку прирастал к тебе, и даже засыпал с мыслью о тебе, Ада. И вот теперь, когда мне стало ясно, что произошло, я не могу так с тобой поступить. Я никогда не смогу дать тебе ребёнка – от таких, как мы не рождаются дети. Никогда не смогу дать тебе семью и отношения, которых ты заслуживаешь. Разве тебе нужен почти мертвец? Даже твой эльфик в этом плане подходит тебе лучше, чем я, хоть он тот ещё гадёныш, а я никогда не смирюсь с мыслью, что у вас нерасторжимая помолвка…
Но всё именно так и обстоит.
Не хочу думать, что однажды, когда всё закончится, ты возненавидишь меня за свой собственный выбор, оставшись рядом, и будешь вместе со мной ждать момента, когда я умру. Лучше ненавидь меня за то, что я вновь ушёл. Ненавидь всей душой зайка – тогда у меня будут силы выполнить свой долг, предначертанный с рождения…
Я уже догадался, что в деле с эльфами и некромантом замешан кто-то из моего вида – не спрашивай как, просто знаю. Лишь Ворон может отыскать другого Ворона, и я его найду, но сперва, сделаю всё, чтобы разорвать связывающее нас проклятье».
Чтобы что? Спокойно умереть, не утягивая меня за собой? А меня спрашивать, разумеется, не нужно?
«Можешь злиться, можешь презирать меня изо всех сил, но я не позволю тебе ринуться за мной следом и пострадать. На этот раз академия надёжно защитит тебя – об этом позаботился ректор, и пока меня не будет, не смей влезать ни в какие новые передряги!
И ещё кое-что… Возможно, тебе совсем ни к чему это знать, и ты уже успела пару раз меня проклясть, но я не буду говорить, как сильно люблю тебя. Нет такого слова, чтобы описать все мои чувства к тебе, зайка. Желание, боль, сумасшествие… Ты для меня яд, уже давно ставший лекарством, и мне жаль, что меня заставили о тебе забыть, но видимо, я и правда должен отпустить тебя.
Я так и остался трусом».
Больше он ничего мне не оставил, и в моей груди, что-то медленно разгорается, грозясь взорваться в любую минуту, но в то же время всё вымерзает, а бумага в моей руке мнётся.