Светлана вновь ощутила знакомое покалывание в кончиках пальцев.
— На мой взгляд, ответственность нужно нести только за себя, — продолжил Андрей Александрович. — Пытаясь перекроить других на свой лад, можно, во-первых, остановиться в собственном развитии и, во-вторых, остановить развитие тех, о ком вы проявляете повышенную заботу. И наоборот. Подстраиваясь под других, можно потерять себя.
Лана не нашлась что ответить и молчала все время, пока Соколов расплачивался с официанткой. «А ведь он прав, — подумалось ей, — как часто я пыталась стать такой, какой хотели меня видеть другие! Подстраивалась, подлаживалась под чужие образцы! И каждый раз это приводило к неудаче».
Они молча шли по ярко освещенной улице, и это молчание было приятно обоим. Изредка она чувствовала на себе его изучающий взгляд и знала, что он сейчас думает о ней.
— Где мы находимся? — словно стряхнув с себя глубокую задумчивость, поинтересовался Соколов.
— Мы прошли бундестаг и вдоль решетки зоосада движемся по направлению к какому-то скверику, — деловито сообщила Светлана.
— Скажите, только честно, вы писали стихи? — вдруг спросил Андрей Александрович.
— Стихи? — изумилась Лана. — Ну да, писала в юности, как все.
— А о чем?
— О любви, конечно.
— Наверное, о несчастной любви, — добавил Соколов. — Я угадал?
— Именно любовная тоска рождает самые лучшие строчки, — тихо заметила Светлана и, повысив голос, добавила: — Но я вообще много пишу. Я несколько лет работала в рекламном агентстве и здорово набила руку на разных текстах. И писала неплохо, между прочим. А во время одной предвыборной кампании даже руководила газетой. Честно! Почему вы улыбаетесь?
— А как вы оказались в «Протоколе»? — Соколов остановился.
Лана подняла голову и посмотрела на небо.
— Не знаю. Я рассматриваю любое свое занятие как урок судьбы. И стараюсь выполнить его как можно лучше. А может, я до сих пор не нашла свое призвание. Мне столько хочется уметь делать! Хочется учить новые языки, уметь ездить верхом, танцевать бальные танцы, читать лекции студентам, писать книги, оформлять интерьеры…
— Вы очень милая, — улыбаясь, произнес Соколов, — необыкновенная, очаровательная, неожиданная…
— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — поспешно отозвалась Лана.
— Почему? — изумился Соколов. — Я хочу поговорить о вас. И вы знаете, ЧТО я хочу сказать.
— Это все бесполезные разговоры, ведь я не из вашего сословия. — Лана испытующе посмотрела на него. — Вам не обидно? Власть, слава, почести — тяжкое бремя. Я часто вижу, как еще вчера простые, нормальные люди превращались в пузыри. Интервью, камеры, колонки в газетах становятся наркотиком, от которого невозможно отказаться. Хочется еще больше интервью, еще больше камер. Человек перестает адекватно воспринимать окружающих людей. Вся его жизнь сужается до размеров мышиной возни, целью которой является сохранение себя во власти, чего бы это ни стоило!
— И эта страстная речь предназначена мне? Не могу поверить. Света, в вас погиб выдающийся оратор. Вы бы видели себя со стороны! Глаза блестят, на щеках румянец, еще минута — и можно вести людей на баррикады.
Лана растерянно заморгала.
— Вы опять надо мной смеетесь!
— Нет-нет… Просто страстность вашей речи навела меня на одну мысль…
— Какую мысль? — Пожалуй, вопрос прозвучал слишком резко.
— Что за вашими опасениями скрывается что-то большее… Может быть, личное…
Светлана отвернулась.
— Не надо от меня прятаться, — попросил Соколов.
— Я боюсь, — неожиданно для себя призналась Лана.
— Кого? Меня? — изумился Соколов.
— Себя. Ошибки. Боли. Разочарования. Тоски. Он погладил ее по руке.
— Но ведь так нельзя жить! Вы же просто отказываетесь от жизни!
Она быстро взглянула на Соколова, лицо его было серьезно, и пожала плечами. «Это Движение не ускользнуло от его пытливого взгляда. Он увидел совсем близко блестящие от возбуждения глаза, изогнутые в дразнящей усмешке губы, ощутил терпкий, чуть горьковатый запах ее духов. Быстрый и чуть застенчивый поцелуй разбудил Лану, как Спящую красавицу, заставил очнуться от летаргии и вернул к действительности, такой живой и яркой. Андрей прервал поцелуй, но не выпустил женщину из объятий. Лана только теперь заметила смешной хохолок на его макушке. Вдруг ей захотелось протянуть руку и пригладить этот хохолок.
Но он вдруг отошел на шаг:
— Вы все еще пребываете в сомнениях? Что же, это полное право прекрасной дамы. Рыцарю остается только смиренно ждать.
— Рыцарю? — переспросила Светлана со странной интонацией в голосе.
— Конечно, рыцарю. Я, между прочим, мастер спорта по пятиборью. И не говорите, что вы этого не знали.
— Да нет, читала в вашей биографии, но как-то позабыла.
— Может, перейдем на ты?
— О, для меня это, Андрей Александрович, будет непросто.
— Давайте попытаемся, хорошо? Она кивнула.
— Если серьезно, — он развернул Лану лицом к себе, — я не из племени любителей легких побед. Все будет так, как решишь ты. Я все пойму, даже говорить не надо.
— Как?
— По твоему лицу. У тебя удивительно говорящее лицо.
— Неправда! — возмутилась Лана.
— Правда-правда! — поддразнил он ее. — Это на работе у тебя все в порядке: непроницаемая маска бизнес-леди, дежурная улыбка, вежливое пожатие руки. Но когда ты вот такая, взволнованная, сбитая с толку, немного оглушенная, ты… ты — чудесная! — Он наклонился и снова поцеловал ее.
Отель «Хилтон», 01.20-02.00, 12 октября
Светлане снилось, что она парила в голубом небе вместе с Соколовым, а вокруг них кружила небольшая стайка легкокрылых белоснежных эльфов. «Проживая жизнь, не надо бояться жизни», — пели эльфы. Вдруг в мелодию песни нагло ворвались звуки барабана.
Лана проснулась. В дверь стучали.
— Кто там? — по-русски окликнула она, пытаясь нащупать кнопку выключателя настольной лампы.
— Это я, Ермолаев. Лана, открывай!
Путаясь в полах длинного банного халата, она босиком пробежала к двери, отодвинула задвижку и впустила в номер Ермолаева. У начальника был непривычно тоскливый, рассеянный вид.
Оглядев номер, он уселся в кресло и тихо выдохнул:
— Одевайся. У нас ЧП.
Лана поспешно переоделась в ванной и вернулась в комнату. Ермолаев с преувеличенным вниманием рассматривал картину на стене.
— Что случилось? — Лана присела на стул напротив начальника.
— Ты говорила кому-нибудь, что чек от ООН лежит у меня в комнате?
Неприятный холодок пробежал по позвоночнику Светланы.
— Нет, никому не говорила. А что случилось? — повторила она свой вопрос, уже догадываясь, в чем дело.
— Конверта на моем столе нет.
— Как?!
Ермолаев криво усмехнулся:
— Очень просто. Давай еще раз расскажи мне, что произошло после того, как я тебе передал конверт.
Светлана открыла пачку сигарет и медленно, с подробностями описала все свои действия в номере Ермолаева.
— Да, все совпадает, — сморщился Ермолаев.
— Можно мне спросить?
— Давай.
— Вы заходили в номер после того, как вернулись из аэропорта?
— Нет, — покачал головой Ермолаев, — до обеда я был с вице-мэром Хельсинки.
— А когда вы вообще появились в номере? — Лана чувствовала, как дрожь охватывает все тело.
— Перед банкетом. Я пришел, чтобы переодеться. На ручке двери висела табличка «Прошу не беспокоить», это точно. Я еще подумал, что ты молодец, хорошо придумала. Потом я набрал номер твоего сотового телефона, было занято. В номере телефон не отвечал, я подумал, что ты еще в конференц-зале. Я принял душ, переоделся, спустился вниз. Во время банкета ты сказала, куда спрятала конверт. Я вспомнил, что видел твои сигареты на столе, и еще подумал, что ты их забыла. Час назад я пришел в номер, открыл папку, но ни конверта с логотипом «Хилтон», ни конверта с логотипом ООН я не нашел. — Он почесал лоб. — Значит, конверт с чеком исчез. И времени у похитителя было предостаточно.