— Ты куда? — спросил Зовша.
— Туда! — ответил Шепшелович.
— Подожди, у меня там чемоданы, бутылка «Рислинга». Чего тебе там делать?
— Жить! — твердо ответил Шепшелович. — Хочу жить!
Зовша ничего не понимал.
— И долго? — на всякий случай спросил он. — Сколько там ты собираешься жить?
— Не знаю, — прямо ответил Шепшелович, — пока он не сдохнет!
— Кто? — Зовша был заинтригован.
— Усатый, — ответил Шепшелович, — горец.
Зовша все понял.
— Он бессмертный, — предупредил он Шепшеловича.
— Тогда останусь здесь навсегда, — ответил тот, — я надеюсь, ты сможешь приютить друга под кроватью?
— Что ты уже натворил?
— Ничего. Я поздравил нашего любимого вождя и учителя с юбилеем.
И тут, как всегда, возник недоуменный вопрос.
— Разве за это сажают?!..
Зовша был прав. Почти два года вся страна — академики и доярки институты и молочные фермы, акыны и просто поэты — поздравляли генералиссимуса с семидесятилетием. Все газеты были заполнены поздравлениями в стихах и прозе, и только пожелание товарища Шепшеловича опубликовано не было.
— Вместо этого они объявили розыск, — сказал Шепшелович, — и я прибыл к тебе.
— Зачем ты так поздравил нашего отца и учителя? — поинтересовался Зовша.
— Облегчил душу, — сознался Шепшелович, — написал то, что думаю.
— Все так думают, — заметил Зовша, — но никто не пишет. И потом, приехать на взморье, в разгар сезона, где все шишки, все бонзы, вся сволочь!
— У меня, кроме тебя, никого нет, — ответил Шепшелович, — спрячь, а?!
— Спрячь, — Зовша стал печален, — ты что, не знаешь, что моя комната принадлежит народу? Что я почти не вижу моего ключа, который гуляет от Лиелупе до Вайвари?
Про ключ Зовши ходили легенды — он выручал знакомых, у которых были чувихи, но не было хаты. Кто только не пользовался кроватью Зовши с бутылкой «Рислинга» под ней.
— В полночь придет Арвид, — печально произнес он, — кто мог подумать, что ты заявишься.
Шепшелович почувствовал неладное.
— Кто такой Арвид? — спросил он.
— Капитан, следователь местной прокуратуры.
— Что?! — Шепшеловича затрясло.
— Ша, не ори. Он будет в гражданском, а потом — голый. Ты что — боишься голого следователя? Я задвину тебя ящиком с антоновкой. Это же, кажется, твои любимые яблоки…
…Ровно в полночь пришел Арвид — белый, с мускулистыми ногами, грязными пальцами.
— Ирма, — сказала он, — у меня ночной допрос, времени мало, вы разденетесь сами или как?
Больше он не говорил, пыхтел, потел и, наконец, упал с кровати.
— E… твою мать, — выругался он, — этот еврей мог бы купить кровать и пошире!
Потом он снова забрался, снова пыхтел и снова рухнул.
— Почему бы нам не встречаться у тебя в кабинете? — спросила Ирма.
— Дура, — ответил тот, — а микрофоны?
— Ну и что?!
— Не нервируй меня, у меня ночной допрос. Будем допрашивать еврея, который, видимо, знает, кто написал послание Сталину. Эта сволочь где-то здесь.
Шепшелович сжался и превратился в камбалу.
— Быть может, даже на взморье.
— С чего вы взяли? — хотелось крикнуть Шепшеловичу. Он еле сдержался.
— Если мы его поймаем, — произнес Арвид, — я наверняка получу медаль и десятидневный отпуск. Куда махнем?
— В Палангу, — сказала Ирма.
— На Кавказ не хочешь? — Арвид уже одевался.
«Иди, иди, — подумал Шепшелович, — допрос не ждет…»
После этой пары он хорошо поспал и проснулся от ржавчины, которая валилась на него. На кровати происходило баталище. Там, видимо, был спортсмен-тяжелоатлет. Шепшеловичу всегда было не удобно рассказывать про то, что он вытворял с какой-то Нинель Кузьминичной. Видимо, в пылу страсти он поднимал все — шкаф, буфет, стол и дважды пытался выжать кровать. И дважды Шепшеловичу голосом Нинель Кузминичны пришлось крикнуть: «Ой, не надо! Лучше меня».
И спортсмен кидался на обезумевшую от страсти Нинель Кузминичну… В Риге под кроватью Шепшелович многому научился — Зовша давал ключ многочисленным кандидатам наук, ученым, младшим научным сотрудникам и даже одному доктору наук. Видимо, он был стар и вместо того, чтобы заниматься любовью, рассказывал Сусанне про болезни земли — он был доктор геолого-минералогических наук.
— Сусанночка, — говорил он, — в земле есть трещины, на них и возле жить нельзя — человек плохо себя чувствует, у него ломит тело, нет сил, ему плохо.