Шепшелович лежал под кроватью и думал, что он все время живет на трещине, и не пора ли ему перебраться туда, где трещин нет, пожить немного нормальной жизнью. Где такая земля без трещин?
— В Израиле, — донеслось с кровати, — в Израиле, Сусанночка, но если вы кому-то об этом скажите — я туда никогда не доберусь. Я все время на трещине, Сусанночка.
— Григорий Морицович, — сказала она, — мы с вами встречаемся пятый раз — и все время вы читаете лекции. Может, у вас не получается оттого, что вы лежите на трещине?
Это был удивительный человек, этот геопатолог. Благодаря ему Шепшелович узнал всю нашу землю и все ее камни, и для чего тот и этот.
— Александрит, Сусанночка, — вещал он где-то в три ночи, — от сердца, нефрит — от почек, аметист…
— Григорий Морицович, — томно стонала Сусанна, — у меня что-то с сердцем.
И вскоре геопатолог притаскивал ей перстень с александритом.
— Григорий Морицович, что-то почки пошаливают.
— Ах, бедняжка, — вскрикивал геопатолог и на следующей встрече одевал на нее нефритовый браслет.
Однажды Сусанночка попросила жемчуг.
— Зачем он вам? — удивился геопатолог. — Он от простаты.
Больше они на кровати не появлялись. Возможно, Григорий Морицович угодил в трещину…
Регулярно по средам приходил мужик с глухим голосом, видимо, сумасшедший. После половых актов его тянуло на откровенность.
— Аделаида, — говорил он, — я должен вам открыть один секрет.
— Я готова, — отвечала Аделаида.
— Но одно ваше неосторожное слово — и мы больше не сомкнемся в объятиях.
— Могила! — отвечала Аделаида.
Сумасшедший понижал голос: — Я убил Троцкого, — говорил он.
— К-как?! — вздрагивала Аделаида.
— А вот так, — спокойно отвечал Кукорин и начинал душить Аделаиду.
В следующий раз все повторялось.
— Аделаида, я должен вам раскрыть секрет. Но одно ваше слово — и… Я убил Распутина.
— К-как?! — вопила Аделаида.
— А вот так, — и Кукорин с наслаждением душил ее.
В общей сложности Кукорин прикончил человек двадцать шесть, в том числе царя Николая Второго. После цареубийства Аделаида пропала.
На кровати лежал голый Кукорин и со злобой повторял:
— Монархистка проклятая!
Иногда на кровати с чувихой появлялся Зовша. Никто не помнил случая, чтобы он кого-нибудь трахнул. Интеллектуальные беседы были без конца. Шепшелович засыпал под теории доктора Фрейда и просыпался под Сальвадора Дали. Но однажды Зовша долго говорил о любви, читал Петрарку и, наконец, тяжело запыхтел. Несколько минут спустя девичий голос пропел.
— Вы сегодня были восхитительны.
— Я всегда такой, — с гордостью ответил Зовша. — Хотите еще?
Двенадцать раз они любили друг друга. Шепшелович никогда бы не мог подумать, что Зовша такой сексуальный гигант.
— Еще, — просил девичий голос.
— На сегодня хватит, — тоном учителя ответил Зовша. — И вообще я не в духе.
— Что такое, любимый?
— Вы разве не знаете, — сообщил Зовша, — что на свете живет одна сволочь, которая пожелала нашему дорогому товарищу Сталину, чтоб он сгорел?
— Не может быть! — взвизгнул девичий голос.
— И эта сволочь, — продолжал Зовша, — под кроватью! И учит иврит!
Шепшелович задрожал.
— Ай! Что вы говорите!! Надо его вытащить!
— Ах ты подонок, предатель, изменник, — Шепшелович выскочил из-под кровати, — я тебе сейчас!..
На кровати был один Зовша, с томиком Петрарки и дико ржал, корчась от смеха.
— За такие шутки! — обиженно начал Шепшелович.
Но в двери уже стучались Арвид с Ирмой. Арвид явно торопился, запутался в штанах, повалил трюмо.
— У меня времени мало, — ворчал он, — вы разденетесь сами или как?
— Опять допрос? — печально спросила Ирма.
— Нет. Сегодня берем еврея, который пожелал товарищу Сталин сгореть. Он в Дзинтари, где-то в лесу, с автоматом Калашникова. Возможно, придется стрелять.
Арвид начал сопеть, пыхтеть и снова упал с кровати.
— На правую руку, — стонал он, — а именно ею придется стрелять Ирма, помогите мне натянуть штаны. Как бы тот еврей не бежал из леса…
Шепшеловичу надо было срочно сматываться. Зовша договорился с дядькой — главным ветеринаром Прибалтики — и Шепшелович был отправлен в солнечную Грузию с партией крупного рогатого скота Дядя обещал, что не забодают. И, действительно, находиться среди коров было одно удовольствие — они не занимались совокуплением не говорили пошлостей и среди них не было ни одного следователя. Эти коровы никому не сделали ничего плохого и их должны были зарезать. Товарищ Сталин убил столько людей — и ему пели кантаты и гимны.