— Я ожидал от вас этого, — продолжал полковник, — вы и не на это способны!
Бабушка оторопела. Она действительно была способна — ее уроки приходили слушать учителя со всего города — но полковник подразумевал явно другое.
— Что вы имеете в виду, — спросила она, — вы думаете, что я из-за антисемитизма уезжаю — так вы ошибаетесь — его у нас нет и не будет!
— Вы мне насчет антисемитизма не рассказывайте, — отрезал полковник, — насчет антисемитизма я лучше вас знаю, я, если хотите, сам…
Полковник хотел сказать «антисемит», но вовремя спохватился.
— Я сам, если хотите, — сказал он, — дружу с евреями. Для меня еврей то же самое, что грузин, армянин или казах!
Полковник не врал — он их всех терпеть не мог!
— Я, Сарра Аркадьевна, евреев люблю! Но сионистов, Сарра Аркадьевна, я ненавижу!
На лице Айболита появились следы классовой ненависти — красный цвет и багровые пятна.
— Для меня сионист — враг, — продолжал он, — а вы едете в сионистское государство!
— Не по своей воле, — заметила бабушка, — дети тянут.
— Хорошенькие же у вас дети, — пропел полковник.
— Они в мужа, — бабушка развела руками.
От волнения она стала все валить на своего мужа:
— В детстве он был хулиганом, беспризорником, в канавах ночевал, поезда грабил, если б не Феликс Эдмундович — кончил бы плохо. А стал порядочным человеком, инженером, дважды был членом партии.
— Как дважды? — удивился полковник.
— Его исключали, а он опять вступал, — пояснила бабушка, — его исключали, а он вступал. Очень был предан нашему делу! Но гены!.. И дети пошли в него.
— Извините, — сказал полковник, — извините! Одно дело поезда грабить, а другое — сионизм! Я никак это сравнить не могу. Я могу понять бандита, налетчика, но сиониста я не пойму никогда!
— А кто вам сказал, что он был сионистом?
— Дети! — рявкнул полковник. — Дети у вас сионисты!
— С чего вы взяли? — испугалась бабушка. — Никакие они не сионисты.
— Чего ж они в Израиль едут?
— На историческую родину, — как и было оговорено, ответила бабушка.
— А наша страна для них не родина? — ухмыльнулся Сизов.
— Еще какая! — выпалила бабушка, — но не историческая…
— А какая?
— Родина октября! — вырвалось у нее…
В прежнее время, после такого признания полковник бы устроил бабушке допрос с пристрастием, и бабушка бы запела по-иному — но где ты, время золотое?
— Виталий Иванович, — начала бабушка, — мы ничего не имеем против великого Советского Союза. Хочется просто немного пожить на исторической родине. Вы-то живете на исторической. А представляете, если бы вы жили в Израиле, как бы вас тянуло сюда, к березкам и полям. А разве ради этого вы бы не вышли из израильской коммунистической партии?
Ноздри полковника раздулись, как у племенного быка.
— Вы что себе позволяете? — он начал медленно подниматься на своих кривых ногах, и можно было подумать, что он служил в кавалерии, а не в органах. — Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?! Чтобы я, полковник Сизов, жил в Израиле?!
— Гипотетически, — объяснила бабушка, — чисто гипотетически…
От одной мысли, что он мог бы жить среди одних евреев, полковнику стало дурно.
— Воды, — тихо сказал он, — из-под крана.
Бабушка быстро налила ему воды, и он пил ее жадно, обрызгав все свое красное, дрожащее от классовой ненависти лицо.
— Не хотите — не езжайте, — успокаивала бабушка, — вас же никто не заставляет. Меня заставляют дурные дети — вот я и еду! Иначе б я осталась в нашей ячейке. Вы б не могли меня исключить к среде? Потому что к Рош-Ашана мы б хотели уехать. Я не думаю, что между членами партии должны быть секреты, поэтому я с вами говорю откровенно — Рош-Ашана — крайний срок.
Полковник смотрел на бабушку презрительно — даже царь так не смотрел на еврея.
— Не тяните, — сказала бабушка, — у меня очередь за сливой! Если хотите, я возьму вам пару кило.
Полковник любил сливу. У него были запоры, и он часто ее ел, даже во время партсобраний.
— Я вынесу этот вопрос на подкомиссию, — наконец сказал он, — в четверг.
— В среду, — попросила бабушка, — в четверг мы провожаем Анелевичей… Я вас очень прошу.
Полковник начал громко икать.
— У меня очередь проходит, — напомнила бабушка, — вам брать или не брать?
— Кило, — выдавил полковник и протянул бабушке семьдесят копеек. Живот-таки взял верх.
Подкомиссия была назначена на среду. Она состояла из Сизова, полковника Бусоргина и майора Гнатюка.
Бабушке задавали вопросы: пьет ли муж, бьют ли ее дети, хорошая ли у нее квартира?