— Клейми меня, но бикицер…
— Мы, евреи великого Советского Союза, с негодованием узнали о поступке Сарры-Рэйзел Гольденвизер, — опять заработала бормашина.
Бабушке стало тошно.
— Простите, — перебила она. — Как поживает ваша дочка в Тель-Авиве? Она уже вроде работает?..
Наступила пауза..
Два полковника и майор грозно смотрели на лейтенанта запаса. Певзнер собрался, как когда-то перед удалением зуба.
— Если вы имеете в виду Фаю, — сказал он, — мне она не дочь. Во-первых, с ее матерью я развелся еще до войны, а во-вторых, я от нее отрекся…
Певзнер гордо сел. А Сизов — встал. У Сизова открылся нюх.
— У вас есть еще дети? — спросил он.
Певзнер понял, что ему пришел конец.
— Есть, — торжественно произнес он, — но я от всех отрекся…
— Где они живут? — сурово спросил полковник.
— Меня это больше не интересует, — ответил Певзнер, — ни где они живут, ни где они работают, ни что они едят… Все. Они мне не дети… И я — не отец, не отец! Я отец Горио! — сказал Певзнер и заплакал…
— Послушайте, Горио! — презрительно произнес полковник. — Где живут ваши дети? Отвечайте.
Отец Горио вытер глаза.
— Во всяком случае — не в Израиле, — сказал он, — не в Израиле! В США, Новой Зеландии и в Швейцарии. — На Швейцарии он сделал ударение. — Прошу учесть, что Швейцария — нейтральная страна, которая не воевала почти…
— Со Швейцарией мы разберемся сами, — оборвал его полковник, — а вот место ли вам в партии? Это вопрос!
— У меня сын, моряк, в 64 странах был — ни в одной не остался, а у него все дети по заграницам разбежались. Гнать его, — сказал Гнатюк, — гнать надо!
— Секундочку, — вмешалась бабушка, — сначала меня. Я говорила товарищу Сизову: Рош-Ашана — последний срок… Надо соблюдать очередь.
— Какая очередь, — завопил Певзнер, — я никуда не собираюсь… Я не хочу из партии…
— Это уже мы решим, — сказал Сизов, — исключать вас или..
— Но после меня, — перебила бабушка, — я стояла раньше…
И она положила свой билет на стол президиума.
— Заберите билет, — зарычал Сизов, — мы вас еще не исключили.
— Как, опять?! — удивилась бабушка. — Это же бюро, кто же, наконец, исключит?.. Верховный Совет?..
Сизов что-то ответил, но Певзнер так орал и плевался, что бабушка ничего не услышала, кроме того, что будет какое-то расширенное бюро…
Мы ждали его с нетерпением… Но расширенное бюро никак не собиралось. Его просто невозможно было расширить: то кто-либо из членов умирал, или ложился в больницу, или переезжал в другой район, и, наконец, когда все уже, казалось, было готовым, Гнатюка хватил удар — его сын, моряк торгового флота, который был в 64 странах и ни в одной не остался, наконец попросил политическое убежище в 65-ой — в Канаде. А у Певзнера последняя дочь, работавшая, как он всех уверял, в оборонной промышленности, укатила не в какую-то нейтральную Швейцарию, а прямо в Израиль. И бюро, забыв про нашу бабушку, вне всякой очереди вывело из рядов ленинской партии Гнатюка и Певзнера. А бабушка ведь стояла раньше!
Едва оправившись от удара, Гнатюк с трофейным кинжалом, в одних кальсонах бегал по двору, грозясь перебить всех жидов, толкнувших его единственного сына на такой омерзительный поступок.
А Певзнер, этот папаша Горио, воспользовавшись тем, что его уже исключили, и даже не извинившись перед бабушкой, мотанул прямо за своей доченькой…
Ну, где же справедливость в этом мире?
Прошли Рош-Ашана, Йом-Кипур, Ханука, — бабушку не исключали. Некому было исключать. Не было бюро — ни расширенного, ни узкого — никакого. Из всего бюро остался один полковник Сизов, если вы помните, — почти генерал, но и он внезапно заболел склерозом, причем рассеянным.
Болезнь, видимо, была страшной, потому что полковник Сизов вдруг решил, что бабушка просит, чтобы ее не исключили из партии, а приняли.
Он сетовал, что это трудновато, что бабушка не рабочая, еврейка, к тому же в таком возрасте, но, учитывая бабушкины заслуги, — он постарается.
Сколько бабушка ни втолковывала полковнику, что она хочет выйти из партии, он ни черта не понимал и все повторял, что одну рекомендацию он ей даст сам, а другую пусть она возьмет у Гнатюка…
Мы не знали, что и делать, чтобы бабушку исключили, мы даже хотели жаловаться в ЦК КПСС, а бабушка — так самому Суслову. Ей почему-то казалось, что лично Суслов исключит… Но никто не исключал.
Никакие врачи и лекарства Сизову не помогали. Даже луч лазера.
Склероз становился все рассеяннее и рассеяннее. Полковник, можно сказать, генерал, таял на глазах. И если б не бабушка — растаял!