— Я видел, как ты на него посмотрела!
— Я должна посмотреть на будущего мужа или нет?! Или вслепую — закрыв глаза?
Саша блеснул очами, будто был потомком не Долгорукого, а Петра, и замолчал.
— Ты не хочешь меня выдать за красавца, — шумела Катя, — ты не хочешь за урода, за кого ты хочешь меня выдать?
— Ша, ша, не ругайтесь, — успокоил раввин, — до свадьбы еще далеко, мы еще не включаем марш композитора Мендельсона. Вы знаете, сколько это стоит?
— Марш? — удивился Саша.
— Красавец! — поправил раввин. — Этот культурист-философ! Дороже Мендельсона вместе с его маршем! Сорок тысяч или якутский бриллиант — вот сколько это стоит! Вот сколько запросил этот кандидат трех наук!..
— У нас никогда не было таких денег, — обрадованно сказал Саша, — и не будет, даже если мы сегодня прекратим кушать, пить и начнем только копить. У нас не будет такой суммы даже к возрасту вашего барона!
— Да, — протянул раввин, — вряд ли он будет столько ждать, этот красавец, вряд ли… Все, у меня мужчины кончились.
— Невесты у вас такие же? — спросил Саша.
— Не совсем, — ответил раввин, — они без недостатков, но, в основном, с усами. Не с буденновскими, но, на всякий случай, я их вам показывать не буду… Потому что вы ведете себя так, будто покупаете корову, а у нас не ярмарка, а синагога. Все, гинук!
И Кац спрятал обе пачки за портрет великого вождя…
— Ищите сами! Ищите и найдете! Я вам только одно посоветую — не езжайте в Биробиджан. Кроме вывесок, там уже ничего еврейского не осталось. Впрочем, и не было. И еще — поверьте в кого-нибудь! В Иисуса, Будду, Иегову. Или в Магомета! Не важно в кого! Вам предстоят такие времена, когда надо будет в кого-то верить..
— Мы уже верили, — сказал Саша.
— Не в то, — грустно покачал головой раввин; — верить можно только в то, что невидимо. Как наш Бог… — Он встал: — Ну вот и все, мои молодые люди, желаю вам удачи, а если я, кто знает, решу покинуть эту суровую землю, я вам, моя княжна, предложу свою еврейскую руку. И вы, князь, в данном случае сможете быть спокойным…
— Спасибо большое, отец Кац, — растроганно произнес Саша, и Владимир Ильич, сказав «вейз мир», упал на менору…
ЗАЧЕМ НАМ БОКАЛЫ, КОТОРЫЕ ПОЛНЫ СЛЕЗ
Как гласят правила хорошего тона: «Рыбу есть ножом нельзя».
Как гласит народная мудрость: «Еврей — не рыба. Можно резать ножом…» То ли периодически не хватало ножей, то ли не все еще усвоили правила хорошего тона, но к тому времени в городе Ленинграде, этой колыбели трех революций, проживало еще довольно много потомков Иакова…
У четы Петровских было всего семь знакомых евреев. Но, согласитесь, для княжеской четы и этого немало. Даже у царя не было такого количества. Правда, он не собирался уезжать… Но кто знает, если б в 1917 году существовало государство Израиль и у царя была бы возможность выбора, он бы, наверняка, поехал не на Урал, а на Сион или даже на Голанские высоты…
Короче, у них было семь евреев, семь надежд, семь чудес света, каждое из которых, могло им помочь… Но кто из этих чудес уезжал — это-то не знал никто. Даже они сами. Потому что, какой еврей знает, чего он хочет?
В тот же вечер Катя и Саша стали их обзванивать.
Первым они позвонили Гоцам. С Гоцами они были дружны, вместе ездили в горы и частенько болтали за бутылкой «Цинандали». Адик Гоц обожал грузинские белые вина.
— Адик, ты? — весело сказал Саша в трубку.
Трубка начала извергать какие-то странные звуки, будто это была проснувшаяся Этна. Казалось, оттуда изливалась лава.
— Твой Абрам в Палестине, — клокотало из кратера, — вместе со своей Саррой. И тебе туда пора!..
Извержение кончилось. Вулкан погас.
— Опоздали, — только и сказал Саша.
Второй раз они уже звонили более осторожно — кто любит будить вулканы?
— Простите, — начал Саша, — Рабиновичи еще не уехали?
— Куда и зачем? — строго прокартавила трубка.
— Куда все, — просто ответил Саша.
— Там все будем, — захихикали в трубочке, — туда не торопимся…
— Да нет, в Израиль, — уточнил Саша.
В трубке долго-долго ржали.
— Пгости, стагина, мы — гусские, мы годину не покидаем…
Умри Петровские секунду назад, они б никогда так и не узнали, что Фира и Фима Рабиновичи — чистокровные русские. Но почему тогда эти «славяне» с густо вьющимися волосами, черными печальными глазами и раскатистым «Р» так жадно ели мацу, ловили каждое слово с берегов Иордана, и почему через неделю, ничего не сказав, они укатили на эти самые берега?..
Случай с Рабиновичами мог поставить под сомнение любую национальную принадлежность. И, чтобы избежать дальнейших возможных ошибок, они набрали телефон Люсика и Мэри Шалтупер. Трижды они отдыхали с ними на черноморском побережье Кавказа и трижды Шалтуперов обзывали «евреями». И те не возражали. Следовательно, в этот раз, ошибки быть не могло.