Но чтобы не было уж вообще никакого сомнения, Саша взял быка за рога.
— Попросите, пожалуйста к телефону еврейскую морду, — довольно мягко попросил он.
— Еврей на проводе, — после некоторого замешательства довольно весело ответила трубка. — С кем имею честь?
— Э-это Саша.
— Национальность! — потребовала трубка.
— Р-русский, — растерялся Саша.
— А мне надо армян! Позовите армян!
— Здесь такие не проживают.
— Тогда ауфвидерзейн, — пропели в трубке, и еще один шанс растаял, как ялик в тумане…
Главное в изобретении телефона и радио то, что его всегда можно отключить…
Кто многого ждет от телефона — мало получает. И поняв полную бесперспективность звонков, Петровские, забросив изобретение гениального Белла, пошли с визитами… Ах, эти визиты, эти нежданные гости, которые хуже татар и не лучше евреев… Короче, как вы уже догадываетесь, и визиты ни к чему не привели. Из четырех оставшихся иудеев, из четырех надежд и чудес света, не ехало двенадцать! Во-первых, у «надежд» были дети, во-вторых, бабушки с дедушками и, в-третьих, если у всех нормальных народов примерно «сколько голов — столько умов», то у избранного народа умов несколько больше. Может, поэтому он и избранный..
Из всех вышеперечисленных причин вполне ясно, почему из 4-х не ехало 12!
Что вы хотите, если уж горе от ума, то от «умов» — сплошной кадохес!
Рантеры не ехали, поскольку кончали диссертации по особо важным вопросам: Люба — по истории КПСС, а Миша — по истории ВКП(б). Мише впервые в мировой историографии удалось установить, когда же отпала буквочка «б» и когда «б» стали коммунистами. И, естественно, ехать с такими темами на Святую землю они не решались…
Юлика Кушнера, наконец, включили в туристическую группу, отправляющуюся в Болгарию, куда он пробивался пять лет. Он не отдыхал уже три года, был счастлив добраться до «Золотых песков» и об отъезде не думал. И вообще, он считал, что переплыть из Варны в Турцию, через все Черное море, сквозь штормы и бури, гораздо легче, быстрее и безопаснее, чем пройти советскую таможню, уезжая официальным путем…
— Если я захочу, вы за меня не беспокойтесь, — говорил он.
Возможно, Юлик был и прав. К тому же, он отлично плавал…
Файнберг думал ехать. Он решил. Он уже заказал вызов. И он ждал.
И вот, когда этот вызов был уже в пути, где-нибудь над Сахарой или Тунисом, где-нибудь над тем же Черным морем, по которому должен был плыть Кушнер, только в другом направлении, а может, пятый месяц изучался в КГБ, — у Файнберга вдруг пошли пьесы!
Файнберг писал их двенадцать лет, днем и ночью, и в обед, и за ужином! И ни черта не шло. Мешала цензура, и управление культуры, и немножечко партия, и немножечко советская власть. Короче, мешало все, кроме, может, электрификации…
И вот, когда он решил улепетывать от всего этого, шесть театров поставили его комедии. Отвратительно — но поставили! Конечно, это была шутка дьявола, но она удалась. Он не мог променять бурные аплодисменты, пусть и провинциального зала, на бухгалтерский геморрой, пусть и в Иерусалиме! А кем же по-вашему, мог еще стать большой драматург Файнберг в маленьком Израиле?..
Но именно Файнберг посоветовал Петровским Куна.
— Идите к Куну, — сказал Файнберг, — он одинок, он благороден, он не пишет пьес, он уезжает и он возьмет вас!
И они пошли к Куну.
Кун был ученый-оптик и походил на похудевшую цаплю, стоящую на одной ноге. Он был настолько худ, что, казалось, стоит к вам все время в профиль, даже когда стоял в анфас.
— Да, — сказал Кун, — я одинок, я не пишу пьес и я уезжал. Еще вчера я уезжал. — Он был печален, как аист, у которого отобрали детей.
— А сегодня? — спросила Катя.
— А сегодня, — вздохнул Кун, — сегодня эти подонки, эти сволочи и антисемиты присудили мне государственную премию, чтоб они все сгорели!!!
— Ну и что? — удивилась Катя. — Почему же вы не едете?
— Девочка, — сказал Кун, — они купили меня. Это очень просто: я знаю, что такое премия, но я не знаю, что такое свобода… А, возможно, и не хочу знать…
И все! И семи надежд, семи чудес света — как не бывало. Погас Фаросский маяк, рухнули сады Семирамиды! И надо ли описывать всех персонажей еврейской национальности, с которыми они еще встречались, помимо своей великолепной семерки, их квартиры с красным деревом и без, с бронзовыми люстрами или бумажным абажуром, с ароматом икры или с запахом ржавой селедки, с покосившимися этажерками, полными мудрых книг и с хельгами, набитыми хрусталем…