Михаил Салтыков-Щедрин, тогда еще молодой литературный критик, в восхищение не пришел: «Тут говорятся такие речи, делаются такие дела, что, право, было бы смешно, когда бы не было так грустно…»[51] Более уважительное отношение к роману мы находим в «Белой гвардии» (1925 – 1927) Михаила Булгакова, где «Саардамский плотник» упомянут в качестве одной из любимых книг для домашнего чтения в семье Турбиных в те времена, когда не было еще войн и революций. Для Алексея Турбина этот роман – бессмертное произведение, трогательное напоминание об идиллической мирной жизни до того, как Россия оказалась на краю гибели.
Фурман находил в XVII веке и двух других героев – Артамона Матвеева («Ближний боярин Артамон Сергеевич Матвеев», 1848) и князя Якова Долгорукова («Князь Яков Федорович Долгоруков», 1880). Оба – сподвижники Петра Первого. Матвеев изображен хорошо образованным государственным мужем, дипломатом и вообще человеком с совестью. В жизни Долгорукова преобладают приключения и внезапные повороты судьбы. Этот роман Фурмана – памятник русскому патриоту, чей девиз: «Царю правда лучший слуга».
«Сын рыбака Михаил Васильевич Ломоносов» (1847) рассказывает легендарную историю жизни Ломоносова, который благодаря своей гениальности смог возвыситься от крайне скромного положения до вершин в науке и литературе. Карьера Потемкина («Григорий Александрович Потемкин», 1845) в чем-то схожа: рожденный в бедности, он добился высокого положения при дворе. Фурман отмахивается от вечно упоминаемых «потемкинских деревень», считая разговоры о них происками врагов Потемкина и Екатерины II. В другом романе описана военная карьера Александра Суворова: простой солдат дослужился до генералиссимуса («Александр Васильевич Суворов-Рымникский», 1848). Суворов у Фурмана храбр и опытен, но прежде всего он истинный русский патриот.
Несколько иначе Фурман описывает Меншикова. «Александр Данилович Меншиков» (1847) – история русского государственного деятеля, который из-за корысти и личных амбиций оказался недостоин звания фельдмаршала и впал в немилость, но смиренно и покорно раскаялся в своих ошибках и умер истинным христианином. «Наталья Борисовна Долгорукова» (1857) – единственная книга Фурмана для девочек – выражает те же христианские идеалы. Как и Глинка в 1810-х годах, Фурман заворожен грустной участью Натальи Долгоруковой, рожденной для жизни в счастье и довольстве, но ставшей жертвой времени, в котором благородство характера вело к унижению и гонениям. Самопожертвование и добровольный отъезд к мужу в ссылку – свидетельства идеального характера Долгоруковой.
Чаще всего Фурман изображает жизнь своих героев от начала и до конца. Нередко им приходится бороться с бедностью и гонениями, их недооценивают, но в конце концов они добираются до самого верха российской государственной иерархии. Некоторые из них умирают на вершине славы, о них горюет весь народ. Особо напряженные моменты жизни обычно передаются при помощи диалогов. Многие сцены граничат с патетической мелодрамой; автор любит обращаться прямо к читателю («Друзья мои!»), что только подчеркивает сентиментальный настрой Фурмана. В лучшем случае его романы – захватывающее чтение о загадочных героях и драматических событиях, но многие из его произведений страдают от небрежности и неотшлифованности слога.
Популярность Фурмана не спасла его от атак критиков. В рецензии на роман «Сын рыбака Михаил Васильевич Ломоносов» Белинский даже утверждал, что лучше уж ребенку остаться неграмотным, чем читать «компиляции» Фурмана, написанные «вялым и мертвым набором слов»[52]. Салтыков-Щедрин жаловался, что герои Фурмана – «образы без лиц, ходячие сентенции»[53]. Он полагал, что ошибка Фурмана в том, что он недооценивает читательскую аудиторию. Дети-читатели не воспринимаются им как люди, они словно «низкие организмы, немного чем повыше минералов»[54]. В конце 1880-х годов другой критик выразил подозрение, что «прописная нравственность» Фурмана ускользает от юных читателей, поскольку его книги могут вызвать только «смертельную скуку»[55].