Это был отчаянный, последний и рискованный ход… я почти был уверен — Мария не поймет меня. И вот сегодня, когда я собрался в редакцию, заглядываю в почтовый ящик. Два. Два письма. Почерк Марии. Взглянул на штемпели — открываю первое:
«Прости меня за то, что я тебе наговорила во время последней нашей встречи. Это не со зла. Я понимала, нам надо расстаться, но ты меня удерживал… Вот я и наговорила гадостей. Прости. Я получила твоё письмо, в котором ты посылаешь нас всех к черту, и, вообще, шлешь всяческие проклятия на мою голову. Что ж, я принимаю их. Может быть ты прав. Мария».
Я почему то ничего не испытал по прочтении этих строк. Но, взглянув на второй, толстый конверт в моей руке, почувствовал дрожь в коленях. Без предисловий, без всего она пишет: «А я не хочу быть психологом! Не же-ла-ю. Понятно!? И не смей больше писать подобных писем…» Мне стало смешно. Смешно, оттого, что я предвидел. Но смех оказался горьким. Горьким оттого, что я узнал тон Марии, увидел её негодующее лицо и всё же грустные, любящие, зовущие глаза. Я чуть не наткнулся на столб. Какая-то дама, пряча улыбку в воротник, пристально посмотрела мне в лицо, отчего я, почувствовав её взгляд, оторвался от чтения. «… ты поступаешь нечестно, низко». Это смутило, обидело, разозлило меня, хоть я и предполагал подобный ход её мыслей. И я вновь засмеялся. В этом смехе сам услышал горечь, обиду.
«…вот ты о психологии заговорил, и о том, что тебе больно… А ты не подумал, как было тяжело мне в своё время? А ты не помнишь, да наверное, и не знаешь, как БИЛ ТЫ меня своим равнодушием, невниманием? Когда я вынуждена была ловить каждую минуту твоего расположения (не более) ко мне. Не помнишь, как я ждала тебя часами или искала по всему городу, а ты преспокойно шёл в "клуб" и распивал там за карточным столом? Но и тогда я всё сносила молча. И, лишь раз поссорилась с тобой (на несколько часов). А ты не помнишь, как звонил ко мне во время сессии, а я, как собака, которую поманил хозяин, бросив всё, летела к тебе? Что ж ты этого мне не припомнил? Ты просишь меня вначале разобраться в себе. А ты не думаешь, что я, именно разобралась в себе и поэтому решила порвать с тобой? И что, если я начну цитировать твои письма? От первого, столь сурового и покровительственного, когда ты мне, слабой и глупой девчонке, в которой, быть может, впервые пробудилось чувство любви, писал о том, что тебя нельзя любить, и, что тебе суждено никогда не иметь «пары?», что я буду страдать от этой любви, что ты всем приносишь несчастье… до последних твоих писем (сколько их накопилось у меня), на которые я уже не отвечала и, в которых ты всё спрашиваешь, за что я сержусь на тебя. А я не сердилась. Сначала мне было тяжело, невыносимо тяжело. Я буквально болела. А потом мне стало просто безразлично. Как же ты забыл, что той осенью, на полевых работах, ты силой (конечно не физической) заставил меня полюбить тебя. Это ты забыл? Я только сегодня утром отправила тебе ответ на предыдущее письмо, где ты слал проклятия мне на голову. Но они меня не оскорбили. Я понимала, что это естественная реакция на те гадости, что я наговорила тебе тогда. В своем ответе я писала, что принимаю твои проклятия и просила у тебя прощения за ту боль, которую причинила. Но теперь же, я беру свои извинения обратно. Это последнее письмо я тебе не прощу. Я теперь очень сомневаюсь, что ты не показываешь мои письма всем и каждому, хотя и обещал сохранять нашу переписку в тайне. А помнишь, сколько я просила тебя вернуть их мне? Ты что, не согласился, дабы потом цитировать их мне же?! Но как ты не понимаешь — это низко. Ну, хватит. Прощай. Надеюсь больше не получать от тебя ничего подобного. Если бы ты знал, как всё испортил своим письмом. Такими способами не вернешь ушедшее и не возродишь дружбу, симпатию, любовь, (что бы то ни было) вновь. Или ты напомнил мне мои писания, чтобы сделать больно?
При этом учти, когда я писала свои письма — мной руководила любовь. А тобой что? Ведь ты же — не любишь меня, и не любил. Просто ты сейчас одинок и тебе хочется вернуть привязанность той дурочки, которая смотрела на тебя влюбленными глазами и ловила каждое твое слово. НЕТ! НЕТ! НЕТ! Этого не будет больше. Всему своё время. У меня вполне достаточно переживаний, кроме этого. С меня довольно! И не смей мне больше писать. Слышишь? Видеть тебя не могу!
Р.S. Но теперь я хоть знаю, с кем имею дело».
Я еще раз перечитываю последнее предложение и хохочу. Хохочу на всю улицу, хохочу сквозь слезы, над собой, над жизнью, которая так беззаботно играет всем и вся; хохочу от бессилия и обиды, хохочу от того, что понимаю — это всё, конец. Теперь-то до меня дошло.