Я отдал листок Лайле. Она читает, а я наверняка знаю, что сам себе отрезал путь в её душу. Она может обидеться. Но ведь я не хочу её обижать, я люблю её. А дидактика прорвалась.
Зазвонил телефон. Лайла ушла. Через минуту она позвала меня.
Звонит Лена, я беру трубку.
— Алё, Лен? Да, я был вчера в общежитии и сегодня, до обеда. Придти?
Ты когда приехала? Ясно. Кто на вахте? Ну, тогда я проскочу. Пока. Лайла смотрит на меня в упор.
— Мне жаль, что ты сейчас уйдешь. Я хотела бы тебя чаще видеть, — она не отводит глаз. Я молчу.
— Я часто думаю о тебе. Я должна себе всё уяснить, — тихо говорит она, а я чувствую себя уличенным в каком-то обмане, — Когда я о тебе думаю — мне бывает иногда грустно, иногда очень хорошо, иногда я… я плачу. Тебя ждёт Елена. Я бы хотела тоже с вами быть. Мы стоим в прихожей, одеваюсь и чувствую себя очень неловко. — Ты единственный человек, которому я во всем доверяю. Почему? — не знаю. Ни одна душа не знает того, что известно тебе. И то, о чем я раньше говорила, и то, что говорю теперь. Зачем? Всё — зачем? — она пожала плечами.
А я стою одетый, сытый. Ну и сволочь же я! Где-то внутри такая боль нестерпимая. Я хочу обнять Лайлу, расцеловать и остаться. Мне хочется, чтобы ей было хорошо, тем паче — я знаю, что это от меня зависит. Но Лена ждёт. Господи! что за мучение!? А она стоит тоже и ждёт. Ах, чего же ждёт? Я должен. Подхожу, глажу Лайлу, как маленькую, по голове, обнимаю, чувствую её руки на своей шее. Она прижалась ко мне всем телом. Я должен её защитить. От кого, от чего? От жизни её собственного порывистого духа? От её собственных надежд и будущих неудач? От всего и от себя, в первую очередь. Наши губы слились. Я не могу уйти. Я не могу, не хочу обидеть Лайлу. Ухожу, она желает мне счастливого пути. Счастливого пути — теперь — что это? Она меня не пустит больше… не пустит в свою душу.
Лена обнимает меня. Целует. Я рад её приезду, мне очень хорошо. Я люблю её. Её руки щекочут мне бока под рубашкой. Между моими ладонями её лицо. Тёплое нежное. Я целую её в шею, расстегиваю блузку… целую, целую, пьянею… Хочется плакать от счастья… Мы одни в комнате.
— Как у тебя дела?
Что они все заладили, как дела, как дела?
— Никак, — отвечаю; она отстраняется от меня.
— У тебя что — неудачно?
— Да, так и не нашёл работы.
Она смотрит мне в глаза — серьезно, почти сердито. А я ловлю в её зрачках своё отражение и улыбаюсь.
— Не смотри так, — только и говорит Лена.
— Почему?
— Не могу, ты в душу смотришь.
— Нет, я на себя смотрю. Голова выпуклая с длинным носом, как в кривом зеркале. — Ненормальный, — бормочет она, зарываясь руками мне в подмышки. Я не выдерживаю и, корчась, ржу, словно необузданный конь. Елена довольна. Не знаю, сколько времени прошло у нас в забавах — мы не виделись две недели и — теперь — встреча.
Как-то вечером мне принесли письмо, обратного адреса не оказалось, я распечатал. Лайла! Холодный пот выступил у меня на спине. Ноги ослабели. А почему я, собственно, так разволновался? Подхожу к окну на лестничной площадке, разворачиваю листок. «Ты мне как-то сказал, что вера есть подлог мины под собственное здание благополучия. Не совсем ведь это так. Моё поведение… если б я не верила — этого бы никогда не было.
Я бы ничего не говорила, не было бы полевых работ (наших с тобой). Я верю, да. И от
этого мне хуже. Не знаю, всё в го лове путается. К чему ВСЁ приведёт? Нет, даже не
то я хочу спросить.
Что это ВСЁ даёт тебе и мне?»
Я уставился на фиолетовые строчки — действительно, что это даёт? И что это — ВСЁ?
Я часто думаю о Лайле. Мне с ней хорошо. Но у меня есть Елена и, я люблю её, но люблю по-другому. А у Лайлы нет того, кого она по-другому любит… «Я тебе нужна? Хотя б немножко? Между нами есть «НО», только это не Лена. Одно мое «НО» ты знаешь — вопрос веры, хотя я верю. Второе «НО» — в твоём поведении. Мария. Нет, это я оставлю пока в себе. Об этом не надо. Одно ямогу сказать — она — прекрасная душа».
Я вспомнил о Марии. Она подруга Лайлы, из той же «Великолепной пятёрки». Что бы представить пятёрку, надо научиться одинаково любить, именно любить пятерых, а самому быть шестым».