Наставал черед колядок. Дед с бабой начинали петь «Нова радость стала», все сначала потихоньку, а потом все громче и громче подпевали, а у меня сердце замирало от этого душевного единения, от причастности к чему-то большому и светлому, от осознания того, что и мой голос звучит в этом хоре, а значит, и я делаю все, чтобы праздник наступил. Я знала, что потом надо будет колядовать уже сольно, чтобы «за коляду» дали монетки. Детской колядке меня научила баба Лена, и я с волнением пела «Бог ся рождае». Мне нравилась эта колядка, такими родными были и Святая Мария, которая прекрасно пела новорожденному Иисусу, и ангельский хор, возвестивший о приходе в мир Спасителя, и особенно старенький Иосиф, который качал на руках новорожденного. Монеток набиралось много, а это значило, что мы пойдем с мамой в магазин игрушек «Буратино», где я на «наколядованные» монетки куплю себе самую красивую куклу.
В этот праздничный вечер непременно надо было дождаться полуночи, чтобы наступило Рождество. Тогда дед с бабой полностью заменяли блюда на столе. На смену постным приходили скоромные шедевры, особенно удавались бабе Лене холодец и голубцы. Холодец я не любила, а в голубцах, «гОлубцях», как называла их бабушка, с ударением на первом слоге, я ела только начинку, освобождая ее от противных капустных пеленок. В большом белом корыте, которое называли «шахтерским», до поры прятались испеченные калачи и пироги, а еще песочное печенье, которое баба Лена называла «курочками». Она ловко сворачивала еще сырое тесто, потом тесто росло и пухло в духовке, превращаясь в румяную, нахохлившуюся, как будто сидящую в гнезде курочку. Печенье тоже пахло праздником, и жалко было его есть, однако потихоньку я откусывала курочке сначала хвостик, потом клювик, а потом со сладким чаем съедала уже всю ароматную курочку.
После посиделок укладывались спать. Гости не уезжали по домам, оставались с ночевкой, чтобы уложить всех, вытаскивали подушки и одеяла, какие только были в доме, застилали пол в большой комнате и укладывались все. Это было так весело! Сразу никто не засыпал, затевались разговоры, то и дело смеялись, толкались, пытаясь улечься поудобнее.
Утром завтракали долго, почти до самого обеда. Я знала, что вечером будет самая настоящая коляда. Такая, как в старом фильме «Ночь перед Рождеством», где черт украл месяц, а кузнец Вакула принес своей капризной красавице Оксане башмачки, какие носит царица.
Наступал вечер. Ждали, когда придет компания колядующих, пропоет под окном колядку, пожелает здоровья хозяевам дома и сядет за накрытый стол, чтобы отведать праздничных блюд, а потом увлечет за собой.
Баба Лена любила слегка кокетничать, с якобы совершенно равнодушным видом говорить, что «колядныкив нэ будэ ныни», не придут, значит, колядники, а сама ждала их с нетерпением. Иногда веселая компания и вправду задерживалась, и меня даже отправляли спать, но стоило мне улечься в постель, как слышалось за окном: «Бог Предвичный народився!» Какой тут сон! Пришли! Ура! Дед с бабой открывали дверь, и вместе с клубами морозного пара в дом вваливалась толпа, в которой были сплошь знакомые лица, но в этом момент все они казались мне необычными, загадочными, гораздо выше ростом, чем были на самом деле, в меховых шапках, блестящих от снежной пыли. Это колядники, а не обычные соседи! От них пахло морозом, печным дымом, табаком, и этот пьянящий коктейль ароматов обещал чудесное ночное приключение.
Выпив и закусив, компания затягивала еще одну колядку, а потом самый старший из колядников «винчував», то есть желал здоровья и благополучия на весь год. Колядники поднимались из-за стола, чтобы идти по домам и дальше. Я торопила родных собираться, суетилась, боялась, что уйдут без нас, поэтому деловито повторяла: «Скорей, скорей, в темпе вальса!» Почему именно вальса? Ведь вальс вовсе не быстрый танец, но для меня это звучало так солидно, по-взрослому, что я повторяла эту фразу без конца. Наконец мы выходили из дома. Я теперь тоже колядник! Я тоже часть этой волшебной компании, которая несет праздник и счастье.
Рождественская ночь встречала тишиной и тайной. Высоко висел яркий, точно нарисованный месяц, в его свете сугробы казались темно-синими, а по ним вспыхивали миллионы серебристых искорок. Темное высокое небо было расшито бесчисленными звездами, но мне казалось, что я вижу самую яркую, ту самую Вифлеемскую звезду, которая освещает пещеру, где Мария качает своего новорожденного сына, где осторожно дышат коровы и ослики, и от их дыхания младенчику становится тепло. «Радуйся, ой радуйся, земле!»