"Относительно этого я не увѣренъ, что вы заблуждаетесь", замѣтилъ Докторъ Темпльтонъ, "но продолжайте. Вы встали и спустились въ городъ".
"Я всталъ", продолжалъ Бэдло, смотря на Доктора съ видомъ глубокаго изумленія, "я всталъ, какъ вы говорите, и спустился въ городъ. По дорогѣ я попалъ въ огромную толпу, заполнявшую всѣ пути, и стремившуюся въ одномъ направленіи, причемъ все свидѣтельствовало о крайней степени возбужденія. Вдругъ, совершенно внезапно, и подъ дѣйствіемъ какого-то непостижимаго толчка, я весь проникся напряженнымъ личнымъ интересомъ къ тому, что происходило. Какъ мнѣ казалось, я чувствовалъ, что мнѣ предстоитъ здѣсь важная роль, какая именно, я не вполнѣ понималъ. Я испытывалъ, однако, по отношенію къ окружавшей меня толпѣ, чувство глубокой враждебности. Попятившись назадъ, я вышелъ изъ толпы, и быстро, окольнымъ путемъ, достигъ городъ и вошелъ въ него. Здѣсь все было въ состояніи самой дикой сумятицы и распри. Небольшая группа людей, одѣтыхъ наполовину въ Индійскія одежды, наполовину въ Европейскія, подъ предводительствомъ офицера, въ мундирѣ отчасти Британскомъ, при большомъ неравенствѣ силъ поддерживала схватку съ чернью, кишѣвшей въ аллеяхъ. Взявъ оружіе одного убитаго офицера, я примкнулъ къ болѣе слабой партіи, и сталъ сражаться, противъ кого, не зналъ самъ, съ нервною свирѣпостью отчаянья. Вскорѣ мы были подавлены численностью, и были вынуждены имкать убѣжища въ чемъ-то вродѣ кіоска. Здѣсь мы забаррикадировались, и, хотя на время, были въ безопасности. Сквозь круглое окно, находившееся около верха кіоска, я увидѣлъ огромную толпу, объятую бѣшенымъ возбужденіемъ; окруживъ нарядный дворецъ, нависшій надъ рѣкой, она производила на него нападеніе. Вдругъ, изъ верхняго окна дворца спустился нѣкто женоподобный, на веревкѣ, сдѣланной изъ тюрбановъ, принадлежавшихъ его свитѣ. Лодка была уже наготовѣ, и онъ бѣжалъ въ ней на противоположный берегъ рѣки.
"И нѣчто новое овладѣло теперь моей душой. Я сказалъ своимъ товарищамъ нѣсколько торопливыхъ, но энергичныхъ словъ и, склонивъ нѣсколькихъ изъ нихъ на свою сторону, сдѣлалъ изъ кіоска отчаянную вылазку. Мы ворвались въ окружавшую толпу. Сперва враги отступили передъ нами. Они собрались, оказали бѣшеное сопротивленіе, и снова отступили. Тѣмъ временемъ мы были отнесены далеко отъ кіоска, и, ошеломленные, совершенно запутались среди узкихъ улицъ, надъ которыми нависли высокіе дома, въ лабиринтѣ, куда солнце никогда не могло заглянуть. Чернь яростно тѣснила насъ, угрожая намъ своими копьями, и засыпая насъ тучами стрѣлъ. Эти послѣднія были необыкновенно замѣчательны, и въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ походили на изогнутый Малайскій кинжалъ. Они были сдѣланы въ подражаніе тѣлу ползущей змѣи, были длинныя, черныя, и съ отравленною бородкой. Одна изъ нихъ поразила меня въ правый високъ. Я зашатался и упалъ. Мгновенный и страшный недугъ охватилъ меня. Я рванулся — я задохся — я умеръ.
"Теперь вы врядъ-ли будете настаивать на томъ, что все ваше приключеніе не было сномъ", сказалъ я, улыбаясь. "Вы не приготовились къ тому, чтобы утверждать, что вы мертвы?"
Говоря эти слова, я конечно ожидалъ отъ Бэдло какого-нибудь живого возраженія; но, къ моему удивленію, онъ заколебался, задрожалъ, страшно поблѣднѣлъ, и ничего не отвѣтилъ. Я взглянулъ на Темпльтона. Онъ сидѣлъ на своемъ стулѣ прямо и неподвижно — зубы у него стучали, а глаза выскакивали изъ орбитъ. "Продолжайте!" сказалъ онъ, наконецъ, хрпплымъ голосомъ, обращаясь къ Бэдло. "Въ теченіи нѣсколькихъ минутъ", продолжалъ разсказчикъ, "моимъ единственнымъ чувствомъ — моимъ единственнымъ ощущеніемъ — было ощущеніе темноты и небытія, съ сознаніемъ смерти. Наконецъ, душу мою пронизалъ рѣзкій и внезапный толчокъ, какъ бы отъ дѣйствія электричества. Вмѣстѣ съ этимъ возннкло ощущеніе эластичности и свѣта. Этотъ послѣдній я почувствовалъ — не увидѣлъ. Мгновенно мнѣ показалось, что я поднялся съ земли. Но во мнѣ не было ничего тѣлеснаго, ничего видимаго, слышимаго, или осязаемаго. Толпа исчезла. Шумъ прекратился. Городъ былъ, сравнительно, спокоенъ. Рядомъ со мной лежало мое тѣло, со стрѣлой въ вискѣ, голова была вздута и обезображена. Но все это я чувствовалъ — не видѣлъ. Я не принималъ участія ни въ чемъ. Даже тѣло казалось мнѣ чѣмъ то неимѣющимъ ко мнѣ никакого отношенія. Хотѣнія у меня не было вовсе, но какъ будто я былъ вынужденъ къ движенію, и легко вылетѣлъ изъ города, слѣдуя окольнымъ путемъ, черезъ который я вошелъ въ него. Когда я достигь того пункта въ горномъ провалѣ, гдѣ я встрѣтилъ гіену, я опять испыталъ толчокъ, какъ бы отъ гальванической баттареи; чувство вѣса, хотѣнія, матеріи, вернулось ко мнѣ. Я сдѣлался прежнимъ самимъ собою, и быстро направился домой — но происшедшее не потеряло своей живости реальнаго — и даже теперь, ни на мгновеніе, я не могу принудить мой разумъ смотрѣть на это, какъ на сонъ".