Мачеха с сёстрами остались ночевать в замке, с остальными благородными девицами, их мамашами и наперсницами, а я отыскала себе укромный уголок в конюшне, зарылась там в сено да проспала до самого утра, как младенец.
Едва рассвело, всех опять собрали в большом зале, и вчерашнее представление началось с начала. Одна за другой покидали девушки помост, кто красная от досады и напрасных усилий, кто со слезами, а кто и с явным облегчением во взгляде. Когда, наконец, приблизилась очередь нашей семьи, я потихоньку вытащила спрятанный до поры в складках одежды нож, чтобы не прозевать и в нужный момент незаметно добыть немного своей крови. Королева-из-под-Холма уверяла, что хватит и трёх капель, однако я намерена была перестраховаться. Рука, чай, заживёт, а вот второго такого шанса отомстить да вырваться из-под мачехиного гнёта больше точно не представилось бы! Но не всё оказалось так просто.
Едва отполированная временем костяная рукоять скользнула мне в ладонь, как на запястье ястребиными когтями сжались мачехины пальцы! Уж не знаю, от волнения или по неосторожности не сумела я уберечься от её вездесущего взгляда – и вот, оказалась на волосок от беды. Я изо всех сил цеплялась за нож, да только мачеха была крупнее и сильнее, выкрутила мне кисть и отняла его. Ещё и угрозы прошипела в ухо, что она, дескать, со мной сделает по возвращении домой за такой проступок. Уж не знаю, что она себе вообразила, какие намерения мне приписала, знаю только, что, обернись тогда дело иначе, добром бы для меня это не закончилось.
Но тут рыжий Киган пророкотал отцовское имя, и мачеха оставила меня, чтобы вытолкнуть вперёд старшую из дочерей. Та охнула, зарделась, что твой мак, и поспешила к помосту. Словно сквозь туман наблюдала я, как она отвешивает поклоны, как приветствует королевскую чету, отвечает на вопросы, что ей задают, слово в слово по наущению мачехи, как милостиво кивает ей король и как принимает она из рук прислужника волшебную туфлю на серебряном подносе.
Конечно, когда дошло до примерки, дело застопорилось. Я уж было позлорадствовала про себя, предвкушая, как придётся этой ярке в дорогом наряде брести из покоев во двор, к остальным несостоявшимся невестам, да сгорать от стыда и досады, когда вдруг голос подала мачеха. Мол, просит она позволения помочь кровиночке с обуванием. Дескать, с детских лет её окружала толпа нянек да компаньонок, так её холили, так лелеяли, ни сандалии самой завязать не давали, ни сапожок натянуть, вот она и не знает, как ей с туфелькой справиться.
Король от этих слов поморщился, но разрешение дал. А мачеха только того и ждала, сорокой метнулась к сестрице, что-то ей прошептала коротко, склонилась у её ног, поди разбери за юбкой да покрывалом, что там делает! Сестрица же губу закусила, в лице ни кровинки, а сама молчит, только слёзы глотает. Вскоре мачеха распрямила спину и, сияя улыбкой, велела дочери приподнять подол. Тут все так и ахнули – на ноге её девицы красовалась непокорная, расшитая золотом волшебная туфелька.
Моя туфелька.
Я едва не закричала от такой обиды и горечи!
Мачеха же победоносным взглядом обвела собравшихся, взяла свою дочь под руку да повела её к трону. Тут мне и бросилось в глаза, что сестрица вдруг стала сильно припадать на ногу, как раз ту самую, на которой была моя обувка. Смекнула я, что дело нечисто, да только никак в голову не лез способ разоблачить обман так, чтобы голоса не подать и раньше времени себя не выдать, ведь, по научению Королевы Фей, должна была я стать в ряду невест последней. Пока мысли мои метались, как перепуганные куры, сестрица под руку с мачехой доковыляла до королевской четы. Хотела поклониться как подобает, да не удержалась на ногах, едва не упала королю на колени, чудом её мачеха успела подхватить, извинения забормотала, что твой соловей запел, а саму аж перекосило; так вцепилась дочери в локоть, что ногтями, наверное, до кости достала. Только это не слишком помогло, побледнела сестрица пуще прежнего, до синевы на губах, да и повалилась без памяти на пол.