Долго длилась наша беседа, три бычьи туши успели прожариться целиком за это время, три котла с хмельным мёдом опустеть. А когда закончила я слушать мудрые речи старых хитрецов-законников, поднявшись на помост, чтобы при всех собравшихся перечислить преступления мачехи, не упустила ничего, ни одного самого маленького проступка этой женщины не оставила в тени. Так что, когда я закончила и настало время, как полагается, выслушать ответ обвиняемой, никто из присутствующих на этом суде уже не выказывал к ней и тени сочувствия. Один за другим раздались выкрики с требованием казнить злодейку, их тут же поддержали другие голоса, и вскоре уже всё собрание гудело, словно рой растревоженных пчёл. Эти люди не понимали одного: предать мачеху смерти означало бы избавить её от той жалкой участи, которую она, без сомнения, заслужила. О нет! На такое милосердие я не была готова пойти!
Насилу я дождалась, пока они немного утихомирятся, чтобы предложить обвиняемой оправдаться, но, совершенно сломленная, та не нашла для этого слов. И тогда я огласила свой приговор.
Я объявила, что не хочу и не стану добиваться её смерти, что в сердце своём прощаю всё зло, причинённое этой женщиной мне и моей семье, и что в качестве наказания за свои преступления мачеха должна до конца своих дней служить при мне, как я служила ей в отцовском доме. А кроме того, наложила на неё священные запреты. Теперь ей нельзя было разговаривать с кем-либо, кроме меня, и только если я сама задам прямой вопрос, есть или пить что-либо из чужих рук, кроме добытого самостоятельно, и, наконец, вредить себе любым способом, прямо или опосредованно.
Такое решение вызвало, как я и рассчитывала, всеобщее одобрение. Король же только зубами скрипнул, но отступился. Ещё бы! Даже лучший законник не нашёл бы, к чему тут придраться, а уж о собравшейся ради праздника толпе и говорить нечего, те только рады были опрокинуть лишнюю кружку во славу моей доброты и мудрости.
Надо сказать, я бы сейчас с удовольствием их примеру последовала… Что скажешь, приятель? Угостишь моё бывшее величество ещё кружечкой?
А? Враньё, говоришь? Это я-то лгу?! Да чтоб у тебя прыщ на языке вскочил за такие слова! Что-что? Как королевская невестка оказалась в дрянной таверне? Пф-ф… Тоже мне! Поживи с моё, поглядим, куда тебя судьба забросит! Это только проклятые сказочники завершают свои россказни свадебным пиром, на деле же с этого момента всё лишь начинается. Вот женишься, помянешь моё слово!
О! А вот твой дружок соображает получше, гляди-ка! Спасибо, милый, совсем у меня горло пересохло от долгого рассказа. Чего говоришь? Расскажу, коль будет твоя воля слушать. Чего ж не рассказать.
Ага, теперь и тебе, стало быть, интересно, что было дальше?
Ну что ж, старина, Элла дама не обидчивая… Обещала – расскажу. Дай только пару глотков сделать. И вот ещё что, приятель, следующая кружка с тебя, так и знай!
5 кружка
Так о чём это я рассказывала, напомни, милый? Ах да, «долго и счастливо»… Как же, как же… Разбежался! Сказочники ваши врут и не краснеют, уж мне-то поверьте, вряд ли кому другому об этом лучше меня известно.
Десять лет прожила я в первом замужестве, родила четверых прекрасных детей, двое из которых были живы и почти уже доросли до отрочества, когда по вине их беспутного отца всё пошло прахом. Уж простите, не назову вам его имени, не столь далеки его владения от этих мест, как хотелось бы. Правда, как я слышала, несколько лет назад его новый бог призвал к себе своего непутёвого слугу, ну да он ему и судья.
Ладно, ладно! Так и быть. Звали его Энгус, сын Фройха[18], если вам это имя о чём-то говорит. Не слышали о таком? Что ж, оно, пожалуй, и к лучшему… Плохо он закончил, приятель. Умудрился по глупости своей рассориться со всеми соседями да вступить с ними в битву, где и потерял беспутную голову. Да…
Не собираюсь тут порочить ничью память, просто скажу, чего бы там ни говорили после, я была верной женой ему и хорошей матерью своим малышам. И даже если, случалось, оступалась порой, то в мыслях уж наверняка всегда была единственно ему предана. И уж точно за все годы нашего супружества ничего не было такого, в чём я бы ему отказала. Ну, вы понимаете… Впрочем, солгу, если стану утверждать, что это было мне противно.
Однако даже первые месяцы нашей с ним жизни были не то чтобы путешествием на Яблоневый Остров[19], это я вам откровенно скажу! Да, многочисленные слуги и рабы сдували с меня пылинки, спеша предугадать любой каприз, да, муж был со мной участлив и ласков, а молодая наша кровь вскипала с лёгкостью от малого касания. Но всё же в этой его предупредительности и любезности то и дело сквозило нечто такое, от чего у меня прямо зубы сводило, – страх. Муж мой всё называл меня дочерью фей и убеждал, что раз уж нас свело чудо, то, видимо, я и есть единственное, что ему в жизни нужно, даже принял гейс не брать второй жены[20], если только не случится моей преждевременной смерти. А я слушала эти речи и снова видела, как наяву, наглую его пьяную ухмылочку в тот вечер, когда мы впервые повстречались на праздничном пиру, его азарт, его ярость, когда он гнался за мной по двору, словно дикий зверь, и тут же вспоминала, какой испуганный и беспомощный у него был взгляд после, когда пало заклятие Королевы-из-под-Холма, как он тогда шарахнулся от меня, сложив пальцы в обережный знак, будто не юная красавица предстала перед ним, а сам ужасный Балор[21].
21
Балор (