Сказка-ложь
Сказка - ложь
За окном унылый пейзаж - туман и сырость, и все как будто в дыму, хотя поблизости ничего не горит. Всюду одно и то же. Низкие здания и холмы, похожие на огромных черепах, окутанные вечной пепельной мутью. Ледяное небо и мокрая земля.
Зато в маленькой кнайпе на удивление тепло и чисто. Столики из пахучей сосны, исцарапанные вдоль и поперек. Такие же деревянные скамейки. Кадка с искусственным фикусом в углу, грустным и лохматым, как бездомный пес. От него через всю комнату струится ядовитый запах крашеной пластмассы. За стойкой мается барменша. Переставляет стаканы, зевает, смотрит в окно. У нее острый подбородок и мохнатая родинка над верхней губой, а глаза, как два ластика, стирают все, что у тебя внутри. От их взгляда на душе становится пусто. Худые локти торчат. Светлые волосы собраны в пучок.
- Плесни на донышко, - говорю. - Во рту пересохло.
- Одна «минутка», - бесстрастно откликается девушка.
«Минутками» у нас называют разменные монетки. Не медные, не стальные и не латунные, а невесомые искорки счастья. То, что успел скопить за жизнь. Как глупо иногда получается. Трудишься день деньской, во всем себе отказываешь, а сюда попадаешь без гроша в кармане. Не то что переправиться на другой берег реки - стакан пива купить не на что.
Я развожу руками, и барменша отворачивается. Ей все равно, могу я заплатить или нет. Ощущение наждачной бумаги в глотке становится непереносимым.
- Погоди, сейчас поищу. Вот, слушай. На ней была розовая блузка, прозрачная и прямо на голое тело, и золотые сережки в ушах. Знаешь, такие длинные висюльки, как они называются, дождинки или кукушкины слезки, и когда в них вспыхивало солнце...
- Не трудись, - кривится девушка. - Твое воспоминание сто раз выдохлось.
Я знаю, что она права, но все равно пытаюсь спорить.
- Оно теплое. Живое. Это самое прекрасное, что у меня есть.
Барменша качает головой, не то жалостливо, не то презрительно - выражение ее лица я не могу разгадать. Судорожно роюсь в памяти - ну, не бывает так, чтобы совсем ничего... Ведь был же я когда-то маленьким? Какой-нибудь велосипед, подаренный на день рождения. Бабушкин пирожок с хрустящей корочкой. Прогулка в лесу. Интересная книга, проглоченная за одну ночь. Спортивный праздник. Новая игрушка, в конце концов. Да нет, глупости, только идиоты называют детство беззаботным временем. Это годы пустых обид и страхов. В детстве переживают из-за ерунды - но переживают искренне. Боятся совсем не опасных вещей - но боятся всерьез.
И все-таки, почему я ничего не помню? Только солнечный день, ветерок на щеке, кокетливые березки в кружевных платьицах - и ее, воздушно-розовую, гладкую и теплую, с искорками солнца в ушах. Мы шли по аллее, держась за руки и глядя друг другу в глаза. Никого и ничего вокруг не видели, брели, как слепые - ослепленные своим счастьем. Под ногами хлюпали лужи, пахло нарциссами и талыми ручьями, хотя снег давно сошел - но это тонкое, едва уловимое благоухание чистой воды, и земли, раскисшей, как болотная жижа, тонких ростков и палой листвы, этот неповторимый букет весенних ароматов будет еще долго витать над парком. До первых знойных дней. А потом...
... потом словно кто-то выстроил у нас на пути стену ужаса и мрака. Стоит пройти по аллее чуть-чуть вперед - и картинка гаснет. Что-то случилось. Но мне не хочется об этом думать. Радостных «минуток» там нет - я чую нутром - а лишь отчаяние, тоска и грызущее чувство вины.
- Вспомни что-нибудь другое, - предлагает барменша.
- Ты же знаешь, не могу.
Она усмехается и передергивает плечами.
- Откуда мне знать.
- Тогда, - мой голос становится заискивающим, - не купишь ли у меня сказку?
У барменши - не душа, а сокровищница. Целые россыпи «минуток», блестящих, точно настоящие золотые денежки. Чего я не понимаю, так это почему она до сих пор торчит на нашем берегу. С ее-то богатством вполне могла бы нанять любого лодочника и плыть к серебряным горам с карамельными склонами, сквозь молочно-кисельные закаты и восходы, из облачной страны в край, где срываются покровы и торжествует ясность. Что там находится, ад или рай, у нас не знает никто, но что угодно лучше этой беспросветной серости.
На другом берегу горят огни, подмигивая и согревая, и блистают по ночам звезды, и творожистый месяц круглится на черной тарелке неба. Над ним иногда полыхает кусочек стеклянной голубизны - а у нас мрак сочится изо всех щелей, и солнце вечно спит, зарывшись в плотные тучи, а звезд нет, потому что никогда не бывает настоящей ночи. Только сумерки, густые, как овсяный кисель.
- Сказку? - барменша задумывается, медленно почесывая переносицу указательным пальцем. - То есть, выдумку? - уточняет она серьезно.