Я тоже улыбаюсь в ответ.
- Пусть это останется его маленькой тайной.
- Пусть. Что нам за дело до какого-то Яна! Но хотела бы я знать твое главное слово...
- Зачем? Чтобы превратить меня в бумажку?
- Нет, что ты. Не за этим, - она кусает губы. - Ладно, забудь. Кар-рабинер, - усмехается, видимо, вспоминая мою историю. - Ну, и фантазия у тебя! Надо же такое придумать. Ну, сказочник - держи. И забирай свое пиво.
Темно-янтарная жидкость льется в бокал, вскипая и вываливаясь из него пенной шапкой, а в мое сердце, словно капля дождя, падает «минутка». Она теплая и солнечная - невероятно мягкая, как махровое полотенце, которое так и хочется приложить к щеке, и, проваливаясь на несколько мгновений в чужое прошлое, я жмурюсь от наслаждения.
Пахнет земляникой, хлебом и парным молоком. Сквозь марлевые занавески струится золотой свет, рисуя на скатерти крупные желтые ромбы. Девочке Соне пятнадцать лет. Она сидит за столом в деревенском домике. Рядом, у печки, суетится бабушка - укутывает подушками какие-то кастрюли, кормит черную кошку, похожую на маленькую пантеру. Напротив девочки замечаю уже знакомого мне альбиноса. Он ест землянику со сметаной из широкой глиняной чашки. С удивлением понимаю, что парень мне симпатичен. Он красив, несмотря на свою бесцветность, как бывает красива отбеленная ветрами ковыль.
Интересно, кто он Соне? Всегда рядом - как член семьи. Вероятно, брат? Нет. Не станет девчонка так смотреть на брата.
- Багира! - зовет Соня, не сводя глаз с альбиноса, впитывая каждое его движение - пока тот болтает ложкой в сметане, вылавливая крупные ягоды, и украдкой вытирает губы рукавом. Он скромен и неловок, и не знает, куда девать левую руку - то опустит ее на колени, то положит рядом с тарелкой, то выпрямит кисть, то сожмет в кулак. «Так не ведут себя за столом воспитанные люди», - думает девочка Соня. Почему-то именно этот недостаток воспитания, эта маленькая слабость придают парню особое очарование в ее глазах.
Кошка недовольно поднимает голову от блюдечка с молоком. Потягивается, выгибая спину, и вальяжно шествует по комнате. Садится у ног альбиноса и, щуря зеленые, раскосые глаза, принимается вылизывать переднюю лапу.
- Как хорошо! - вздыхаю.
«Минутка» закончилась, но ее волшебная аура еще окутывает меня теплым, сияющим облаком, послевкусие тает на языке - сладкое и ароматное, как апельсиновый сок, и немного терпкое, будто еловая смола.
- Да, - задумчиво кивает Соня, - мне тоже нравится это воспоминание. - Бабушка была такой бодрой... до инсульта. Потом она очень изменилась, совсем другим человеком стала.
- Она еще жива?
- Нет.
С трудом подбираю слова. Отчего-то мне неловко говорить о смерти, хотя о чем, казалось бы, еще беседовать в гадесе?
- Ты видела ее здесь?
- Нет, - Соня водит пальцем по стойке, размазывая пивную каплю. - Думаю, она на другом берегу. Не знаю почему... На нашей стороне много разных мест - мы могли бы все равно не встретиться... Но я почему-то уверена, что бабушка там. Она заслужила.
Я вспоминаю Праведника и его так и не накопленное «небесное сокровище».
- Чем заслужила?
- Ну, она любила жить и ценила жизнь. Ее детство пришлось на войну, а юность - на послевоенную разруху, и все равно бабуля оставалась жизнерадостной. Я очень хотела быть, как она, но...
- Не получилось?
- Да не то чтобы не получилось. Просто на мою долю не пришлось столько всего. Так что тут невозможно сравнивать. Знаешь эти глупости насчет того, что лучше умереть молодой? Снять самые сливки и все такое... Урвать у судьбы лучшее и вовремя хлопнуть дверью. Так вот, на самом деле никто не хочет умирать молодым, - она выпрямляется и потирает поясницу.
- Устала? - спрашиваю сочувственно.
- Да нет. Работа барменши не тяжелая. Утомляет ее бессмысленность. Стою целый день за стойкой и продаю иллюзорные напитки. Пиво, которое исчезает, не успевая попасть в горло. Вино без вкуса и запаха. Ром, который не пьянит. Но это и не такая иллюзия, как кино. Она не утешает, не развлекает, не учит, не побуждает мыслить. Я что, по сути, делаю? Обмениваю настоящие, живые человеческие эмоции на пустышку. Бывает ли на свете что-то глупее?
- Еще как бывает. Например, шататься по гадесу и ничего не делать. У всех тут есть хоть какие-то занятие, пусть и бесполезное, только я с утра до вечера бью баклуши. Все от меня шарахаются, как от чужака, кроме, разве что «новеньких».
- Ты бы меньше дрался.
- Это единственный раз было. Если ты про того, рыжего. Про Петера. Даже коты - и те меня не трогают, хотя это, конечно, большой плюс. И все-таки. Соня, что со мной не так?
Она прищуривается и смотрит долгим взглядом, словно раздумывая, сказать или нет. Но я и так знаю - промолчит, и в этот раз, как в остальные. Вероятно, ей нельзя говорить. А может, она сама ни в чем не уверена. Я не первый день в гадесе, но до сих пор не знаю всех правил и тычусь повсюду, как слепой котенок. Никто не потрудился мне хоть что-то объяснить.