- С тобой все так, - наконец, отвечает она, сосредоточенно изучая синий рисунок вен на своей руке. - Ты даже не представляешь себе, до какой степени с тобой все в порядке.
Странный получается разговор. Намеки, полунамеки, околичности и недомолвки.
Один умник сказал, что мертвые не лгут. На самом деле мы только и делаем, что врем друг другу, а когда нужно сказать правду - отворачиваемся и начинаем юлить. Казалось бы, что нам терять? Мы все уже потеряли. Это для живых обман - оружие. Им надо защищать свою жизнь, свое имущество, свое место под солнцем. Да и то, по чести сказать, не всегда вранье оправдывает себя. Иногда оно - бумеранг.
- Ладно, - говорю нарочито весело. Когда не можешь управлять ситуацией - лучше обратить все в шутку. - Не стану множить бессмысленность твоей не-жизни. С завтрашнего дня отказываюсь от традиционной кружки призрачного пива - все равно пить от него только больше хочется. Буду как и раньше продавать тебе сказки, а «минутки» откладывать про запас. Как скоплю достаточно - отправлюсь на тот берег. Сил нет, надоела эта серость. А то давай - вместе? - я заглядываю ей в глаза. - Не вечно же ты будешь здесь торчать? Дождешься меня - и махнем в райскую страну?
На языке вертится коварный вопрос - не ждет ли она кого-то другого, но я проглатываю готовые сорваться слова. Сама скажет, если захочет. А нет - что толку спрашивать?
- Посмотрим, - теперь Соня разглядывает собственный ноготь - так внимательно, словно перед ней - произведение ювелирного искусства. - Хорошо, если не хочешь пить пиво, лучше приходи к закрытию кнайпы. А то не удержишься, - она усмехается. - Можем прогуляться вдоль реки... От пристани до песчаной косы, где собираются новенькие. И дальше, где тростники... Я не хожу туда одна - в нем есть что-то жутковатое, в этом месте, особенно в сумерки. Но с тобой я не боюсь.
- Что ж, договорились.
Мы улыбаемся друг другу, и я отправляюсь восвояси.
Невидимое солнце гадеса, должно быть, клонится к западу, потому что мутное небо становится темнее и гуще. Резче ложатся тени, и затхлым, смертельным холодом тянет от воды.
Стиснув зубы, бреду мимо ларька с пирожками. Голод, обычно слабый, идущий фоном, так, что о нем почти забываешь, вдруг вспыхивает, как смоляной факел, и поджигает внутренности. Чертыхнувшись, поворачиваю назад и, не глядя, швыряю «минутку» на прилавок. Успеваю заметить, как блестит она в сумеречном свете - ярче чистого золота - как похожая на ворону старуха сгребает ее в костлявый кулак. Права оказалась Соня, что может быть глупее?
Пирожок безвкусный, как солома, и застревает в зубах. Голод чуть-чуть стихает, но не потому что я наелся. Его заглушает чувство вины. Или я не хозяин своему слову? А может это такая карма - моя карма - постоянно бороться с собой и проигрывать?
Соня... Сонечка... Как мне нужно с тобой поговорить, не завтра, а сейчас, сию минуту. Ведь ты все понимаешь. Твои робкие полунамеки в сотни раз лучше неизвестности и пустоты. И зачем я ушел из кнайпы? Почему не остался с тобой, Соня, ведь это было так легко? На самом деле я прекрасно знаю, почему. Сгущаются сумерки, а ночевать я должен в бревенчатом домике, окутанный сытным запахом кошачьего корма. Таков неписанный закон, правило, которое никто в гадесе не смеет нарушить. Каждый ночует один. Наедине со своими страхами. Наверное, это тоже карма.
Лежу на теплых досках, расслабленный и почти спокойный. Призрачные коты мурлычат мне в уши, а я размышляю о загадках своего прошлого. Почему мне так неприятен рыжий цвет волос? Именно этот морковный оттенок - как у несчастного Петера. Смутно припоминаю какого-то рыжего мальчишку, который бьет меня, и которого я бью по лицу. Мы оба молотим друг друга - ногами и кулаками. Падаем и катимся по школьному коридору подвижным, сердитым клубком, продолжая пинать и лягаться. Или это ложная память? Вполне вероятно, что я дрался в детстве с кем-то рыжеволосым, он мог быть даже моим врагом. Ну и что? Ребяческое соперничество - это ведь так неважно... Во взрослом возрасте от него не остается и следа. Неужели из-за такой ерунды я возненавидел рыжих?
Возможно, надо копать глубже. Это могли быть не просто драки, а систематическое унижение, травля, удары по самолюбию... Мало ли что. Мне вспоминается какая-то давняя боль, детский комплекс, связанный, как будто, с моей внешностью. У меня есть какой-то физический недостаток? Уродство? Торопливо ощупываю в темноте свое лицо. Нос - на месте, и вроде не слишком длинный, но и не курносый. Губы полноваты, но не настолько, чтобы стать предметом насмешек. Ясно очерченный подбородок - такой, кажется, называют волевым.