— Добро пожаловать, новенький! — Это был Глаз... что, как я узнал позже, это было прозвище Йоты. — Добро пожаловать в ад! Когда придет Прекрасная... если она придет … Я думаю, что вырву твою печень и надену ее вместо шляпы. Первый раунд ты, второй раунд, кого бы они ни послали против меня! А до тех пор желаю вам приятного пребывания!
Дальше по коридору, возле окованной железом деревянной двери в конце, другой заключенный, на этот раз женщина, закричал:
— Тебе следовало остаться в Цитадели, малыш! — Затем, пониже: — И я тоже. Голодать было бы лучше.
Хейми прошел в угол камеры напротив ведра с водой, спустил штаны и присел на корточки над дырой в полу.
— У меня есть бады[199]. Возможно, это были полевые грибы.
— Что, прошел год с лишним с тех пор, как ты что-нибудь ел? — спросил Глаз. — У тебя есть бады, все в порядке, но грибы тут ни при чем.
Я закрыл глаза.
Время шло. Я не знаю, через сколько, но я начал приходить в себя. Я чувствовал запах грязи, сырости и газа из форсунок, которые придавали этому месту некоторое подобие света. Я слышал плеск падающей воды и движение заключенных, иногда разговаривающих друг с другом, а может быть, и сами с собой. Мой сокамерник сидел возле ведра с водой, угрюмо глядя на свои руки.
— Хейми?
Он поднял глаза.
— Что такое целые единицы?
Он фыркнул от смеха, затем скорчил гримасу и схватился за живот.
— Так и есть. Ты что, дурак? Ты что, упал с неба?
— Поверь, что да, упал.
— Сядь здесь, рядом со мной. — И когда я заколебался: — Нет, нет, никогда не беспокойся обо мне. Я не собираюсь щекотать тебе яйца, если ты об этом думаешь. Может быть, к тебе перескочит пара блох, вот и все. Я даже не мог окоченеть за последние полгода или около того. Плохие кишки сделают это.
Я сел рядом с ним, и он хлопнул меня по колену.
— Так-то лучше. Я не люблю говорить для всех этих ушей. Не то чтобы это имело значение, что они слышат, мы все рыбы в одном ведре, но я держу себя в руках – так меня учили. — Он вздохнул. -Беспокойство нисколько не помогает моим бедным кишкам, я могу вам это сказать. Видеть, как цифры растут, растут и растут? Противно! Двадцать пять... двадцать шесть... Теперь тридцать один. И они никогда не дойдут до шестидесяти четырех, в этом Эй прав. Когда-то мы, целые, были похожи на полный мешок сахара, но теперь мешок пуст, если не считать последних нескольких кристаллов.
Он сказал «кристаллы»? Или что-то еще? Моя головная боль пыталась вернуться, ноги болели от ходьбы, кручения педалей и бега, и я устал. Это было так, как будто меня каким-то образом вывернули.
Хейми испустил еще один вздох, который перешел в приступ кашля. Он держался за живот, пока боль не прошла.
— Флайт Киллер и его...— Какое-то странное слово, которое мой разум не мог перевести, что-то вроде руггамункаса. — ...продолжают, однако, трясти мешок. Не успокоится, пока не получит каждого из нас, блядь, до последнего. Но... шестьдесят четыре? Нет, нет. Это будет последняя Ярмарка, и я уйду одним из первых. Может быть, самый первый. Видите ли, он не силен. Получил бады, и еда ко мне не прилипает.
Он, казалось, помнил, что я был там, новый сокамерник.
— Но ты … Глаз видел, что ты был большим. И мог бы быть быстрым, если бы у тебя были силы.
Я подумал о том, чтобы сказать ему, что я не особенно быстр, но решил этого не делать. Пусть думает, что хочет.
— Он не боится тебя, ни на йоту не боится никого – за исключением, может быть, Красной Молли и ее сучки мамы, – но он тоже не хочет работать больше, чем нужно. Как тебя зовут?
— Чарли.
Понизив голос еще больше:
— И ты не знаешь, где находишься? По-настоящему и честно?
«В заточении», — подумал я.
— Ну, это тюрьма... темница... И я предполагаю, что она может быть под дворцом... но это почти все.
У меня не было намерения рассказывать ему, зачем я пришел, или кого я встретил по пути сюда. Теперь я приходил в себя, усталый или нет, и начинал мыслить здраво. Хейми мог бы быть подсажен ко мне. Полученную от меня информацию он мог бы обменять на привилегии. Дип–Малин не казался местом, где были привилегии — так сказать, в конце очереди, – но я не хотел рисковать. Может быть, им было бы наплевать на одну сбежавшую немецкую овчарку из Сентри, штат Иллинойс... но, с другой стороны, они могли бы.
— Ты не из Цитадели, не так ли?
Я покачал головой.
— Ты даже не знаешь, где это, не так ли?
— Не знаю.
— Зеленые острова? Деск? Может быть, один из тейво?
— Ни из одного из этих мест.
— Откуда ты, Чарли?
Я ничего не сказал.
— Не говори, — яростно прошептал Хейми. — Это правильно. Не говори никому из этих других, и я тоже не скажу. Если ты меня скажешь. С твоей стороны было бы мудро это сделать. Есть судьбы и похуже, чем Дип Малин, юноша. Ты можешь в это не поверить, но я знаю. Верховный лорд плох, но все, что я знаю о Флайт Киллере, еще хуже.
— Кто это – Флайт Киллер? А Верховный лорд, кто он такой?
— Верховный лорд — это то, что мы называем Келлин, вождь ночных солдат. Он сам привел тебя сюда. Я остался в углу. Эти его глаза...
За окованной железом дверью в нашем конце подземелья зазвонил приглушенный колокольчик.
— Перси! — закричал Йота. Он вскочил на брусья и снова начал их трясти. — Разве это не просто гребаное время! Иди сюда, Перси, мой старый приятель, и давай посмотрим, что осталось от твоего лица!
Послышался звук отодвигаемых засовов – я насчитал четыре – и дверь открылась. Сначала появилась тележка, почти такая же, какую толкают в супермаркете, но сделанная из дерева. За ней стоял серый человек, лицо которого, казалось, растаяло. У него остался только один глаз. Его нос едва выступал из куска плоти. Его рот был запечатан, за исключением каплевидного отверстия с левой стороны. Его пальцы так расплавились, что руки стали похожи на ласты. На нем были мешковатые брюки и мешковатый топ, похожий на блузку. На шее у него висел колокольчик на сыромятной петле.
Он остановился у самой двери, схватил звонок и потряс его. В то же время он оглядывался назад и вперед своим единственным глазом.
— Хак! Хак! Хак, о, астарды! — По сравнению с этим парнем Дора звучала как Лоуренс Оливье[200], изрекающий Шекспира.
Хейми схватил меня за плечо и оттащил назад. Напротив нас Эй тоже отступил назад. Все заключенные отступили. Перси продолжал звонить в колокольчик, пока не убедился, что мы достаточно далеко от решетки, чтобы схватить его было невозможно, хотя я не видел никаких причин, по которым кто-то мог бы это сделать; он был похож на попечителя в тюремном фильме, а попечители не носят ключей.
Камера, в которой находились мы с Хейми, была ближе всего к нему. Перси полез в свою тележку, достал два больших куска мяса и бросил их через решетку. Я поймал свой на лету. Хейми схватился за свой, но промахнулся, и он шлепнулся на пол.
Теперь заключенные кричали на него. Один из них – позже я узнал, что это был Фремми – поинтересовался, сняли ли с задницы Перси кожу, и если да, то нужно ли ему срать изо рта. Они звучали, как львы в зоопарке во время кормления. Только это было не совсем так. Они походили на гиен. Это были не львы, за возможным исключением Йоты.
Перси медленно катил свою тележку по коридору между камерами, шлепая сандалиями (пальцы его ног тоже были склеены), разбрасывая мясо направо и налево. Он хорошо прицеливался, одним глазом или нет; ни один кусочек мяса не попал в решетку и не упал в стоячую воду коридора.
Я поднес кусок к носу и понюхал. Наверное, я все еще был в режиме сказки, потому что ожидал чего-то гнилого и противного, может быть, даже кишащего личинками, но это был кусок бифштекса, который мог быть куплен на рынке Сентри Хай-Ви, хотя и без гигиенической пластиковой упаковки. Он едва коснулся огня (я вспомнил, как мой отец заказал стейк в ресторане и велел официанту просто пропустить его через теплое помещение), но запаха было достаточно, чтобы у меня во рту потекла слюна, а в животе заурчало. Последний раз я по-настоящему ел в деревянном доме Клаудии.
Напротив меня Ай сидел на своем тюфяке, скрестив ноги, и грыз стейк. Красный сок стекал по спутанной бороде. Он заметил, что я смотрю на него, и ухмыльнулся.
— Давай, малыш, ешь, пока у тебя есть зубы. Я мог бы их выбить прямо сейчас.
Я поел. Стейк был жестким. Стейк был восхитительным. Каждый кусочек заставлял меня жаждать следующего.
Перси добрался до последней пары камер. Он бросил в них мясо и начал пятиться тем же путем, которым пришел, одной рукой звеня в колокольчик, другой таща тележку и крича: «Хак! Хак!» Что, как я предполагал, было возвращением, возвращением. Никто, казалось, не был заинтересован в том, чтобы окликать его сейчас, не говоря уже о том, чтобы торопить его. Отовсюду доносились звуки причмокивания и чавканья.
200
Лоуренс Керр Оливье, барон Оливье (англ. Laurence Kerr Olivier, Baron Olivier, 22 мая 1907, Доркинг, Суррей — 11 июля 1989, Стенинг, Западный Суссекс) — английский актёр и режиссёр театра и кино, один из трёх наиболее востребованных британских актёров середины XX века