Весь высший свет уже покинул Лондон, опера закрылась, и большинство из моих здешних знакомых разъехалось на купанья или отправилось на континент. Я соскучился по Дании, по оставленным мною там дорогим друзьям и собрался домой, но еще до отъезда туда я принял приглашение моего английского издателя Бентли, провести несколько дней у него в «Seven Oaks». Дни эти прошли, как сплошной праздник; я скоро почувствовал себя как дома среди этой прекрасной, чисто староанглийской семейной жизни, окруженный всем тем комфортом и удобством, какие только в состоянии были доставить мне богатые и радушные хозяева.
Как ни тяжело отразилось на моем здоровье изнурительное пребывание в Лондоне и Шотландии, это нисколько не помешало мне смотреть на проведенное мной там время как на лучшие дни моей жизни. Я, как писатель, удостоился здесь таких почестей, что, как ни чувствовал себя утомленным физически, все-таки не мог без глубокой грусти расстаться с многочисленными здешними моими друзьями, которые доставили мне столько радостей. Бог весть ведь когда еще суждено нам было свидеться вновь!
К числу этих друзей принадлежал и Диккенс. Он, после нашей встречи у леди Блессингтон, отыскал меня, но не застал дома, и мы так больше и не встретились на этот раз в Лондоне. Но я получил здесь от него несколько писем и все его сочинения в прекрасном иллюстрированном издании. На каждом томе было написано: «Hans Christian Andersen from his friend and admirer Charles Dickens» («Хансу Кристиану Андерсену от его друга и почитателя Чарльза Диккенса»). Мне передавали, что он с женой и детьми находится на морских купаньях, где-то близ канала, но где именно, никто не мог сказать. Я намеревался отправиться домой через Рамсгет и через Остенде и в надежде, что письмо на имя Диккенса во всяком случае дойдет до него, написал ему, что в такой-то день и час приеду в Рамсгет и остановлюсь в таком-то отеле, – так не пришлет ли он туда своего адреса: если окажется, что он живет недалеко оттуда, я посещу его.
Приехав в отель «Royal Oaks», я нашел там письмо от Диккенса. Он жил приблизительно в одной миле от города, в Бродстере, и в письме говорилось, что он и жена его ожидают меня к обеду. Я взял экипаж и поехал в маленький городок, расположенный на самом берегу моря. Семья Диккенса занимала весь небольшой, но очень хорошенький и уютный домик. Приняли меня как нельзя радушнее. Мне так понравилась их домашняя обстановка, что я долго не обращал внимания на прекрасный вид, открывавшийся из окон столовой, где мы сидели. Окна выходили на канал и на море. Был как раз отлив. Вода быстро сбегала и обнажала песчаную отмель; на маяке заблестел огонь. Беседа шла о Дании и датской литературе, о Германии и немецком языке, которому Диккенс собирался учиться. Какой-то итальянец-шарманщик, случайно проходивший мимо, остановился под окном и играл нам, пока мы обедали. Диккенс заговорил с ним по-итальянски, и тот, услышав родной язык, весь просиял от счастья.
После обеда в столовую явились дети. «У нас их полон дом!» – сказал Диккенс; явилось их не меньше пяти; шестого не было дома. Дети поцеловались со мной, а самый младший сперва поцеловал свою ладонь, а потом протянул ручонку мне. К кофе пришла гостья, молодая дама, моя почитательница, как сказал мне Диккенс. Ей заранее обещали пригласить ее, когда я буду у них. Вечер пролетел незаметно. Мистрис Диккенс, казавшаяся ровесницей своего мужа, была полная дама с удивительно добрым лицом, сразу внушавшим к себе доверие. Она была в восторге от Йенни Линд, и ей очень хотелось получить автограф певицы. Но как его добыть! У меня было с собой письмецо от Йенни Линд, в котором она поздравляла меня с приездом в Лондон и сообщала мне свой адрес, я и подарил его госпоже Диккенс. Расстались мы поздним вечером. Диккенс обещал писать мне в Данию.
Но нам суждено было увидаться еще раз до моего отъезда из Англии. Прибыв на другое утро на пароходную пристань, я был поражен, увидев здесь Диккенса. «Мне хотелось еще раз пожелать вам доброго пути!» – сказал он, проводил меня на пароход и оставался там, пока не подали сигнал к отплытию. Мы крепко пожали друг другу руки; он так ласково смотрел на меня своими умными добрыми глазами, и, когда пароход отошел, я увидел, что он стоит на самом краю маяка, такой смелый, моложавый, красивый, и машет мне шляпой! Итак, последнее «прости» с гостеприимных берегов Англии послал мне Диккенс.