Ханса Кристиана Андерсена».
Копенгаген. 6 декабря 1847 г.
Маленькая книжка была принята в Англии очень сочувственно и вызвала самые лестные похвалы, но больше всего обрадовало меня, осветило мне душу, как солнечным лучом, письмо Диккенса. Письмо это, в котором высказалось его доброе сердце и его любовь ко мне, – одно из лучших моих сокровищ. Я уже показывал многие из других моих сокровищ, так почему же не показать и этого? Диккенс не перетолкует этого в дурную сторону.
«Тысячу раз благодарю вас, дорогой Андерсен, за Вашу дружескую и дорогую для меня память обо мне. Я горжусь ею, это такая честь для меня, и я не могу высказать, как высоко я ценю подобный знак сердечного расположения ко мне со стороны человека, обладающего таким поэтическим гением, как Вы.
Ваша книжка придала нашему рождественскому празднику особую прелесть. Все мы от нее в восторге. Мальчик, старик и оловянный солдатик пользуются особенным моим расположением. Я перечел эту сказку несколько раз и все с тем же бесконечным удовольствием.
Несколько дней тому назад я был в Эдинбурге, где я видел нескольких из Ваших друзей, которые много говорили о Вас. Приезжайте опять в Англию – скорее! Но прежде всего не переставайте писать – ни одна из Ваших мыслей не должна пропасть для нас. Мы слишком дорожим ими за их правду, простоту и красоту, чтобы позволить Вам оставить их про себя.
Мы давно уже перебрались с морского берега, где я простился с Вами, в собственное гнездышко. Жена моя просит передать Вам ее сердечный привет, то же и ее сестра, то же и все наши дети. И так как у всех у нас одно желание, то и примите всю сумму в сердечном привете Вашего преданного друга и почитателя
Около этого же Рождества вышел на датском и немецком языке мой «Агасфер». Еще несколько лет тому назад, когда я носился с идеей этого труда, у меня произошел по поводу его такой разговор с Эленшлегером. «Что такое? – сказал он мне. – Говорят, вы пишете мировую драму, историческую драму всех времен? Не понимаю!» Я развил ему свою идею. «В какой же форме удастся вам сладить с этой идеей?» – спросил он. «В смешанной лирическо-эпическо-драматической; стихи будут чередоваться с прозой!» – «Это невозможно! – с горячностью воскликнул великий поэт. – Я тоже имею понятие о творчестве! Существуют известные формы, известные границы, и их надо уважать! Зелень сама по себе, а жженый уголь сам по себе! Да вот, что вы ответите мне на это?» – «Ответить-то я могу! – сказал я весело, шаловливый бесенок так и нашептывал мне шутливый ответ. – Ответить-то я могу, да боюсь, что вы рассердитесь на мой ответ!» – «Ей-богу, нет!» – сказал он. «Ну, так и быть! Я хочу только доказать, что у меня в самом деле есть что ответить. Буду держаться ваших же слов. Зелень сама по себе, жженый уголь сам по себе. Вы это говорите аллегорически – жженый уголь сам по себе! Но вы могли бы идти и дальше, сказать то же и про серу и про селитру, но вот является человек, смешивает все три вещества вместе – и выдуман порох!» – «Андерсен! Как это можно! Выдумать порох!.. Вы хороший человек, но и впрямь, как все говорят, чересчур тщеславны!» – «Да разве это не в духе ремесла?» – подсказал мне опять лукавый бесенок. «Ремесла! Ремесла!» – озадаченно повторял милый, дорогой поэт, совершенно не понявший меня на этот раз.
По выходе «Агасфера» в свет Эленшлегер прочел его и согласно моему желанию узнать, не переменил ли он своего прежнего мнения, написал мне милое и откровенное письмо, в котором чистосердечно признавался, что «Агасфер» ему не нравится. Его слова навсегда, я думаю, сохранят интерес для потомства, и так как, кроме того, многие, пожалуй, разделяли тогда его мнение об «Агасфере», то я и не хочу скрыть его отзыва. Вот он.
«Дорогой Андерсен!
Я всегда признавал и ценил Ваш талант наивно, оригинально и остроумно рассказывать сказки, а также описывать окружающую Вас природу и людей, как мы это видим в Ваших романах и путевых очерках. Радовался я проявлениям Вашего таланта и в области драматической поэзии, когда Вы создали, например, «Мулата», хотя сюжет и драматические положения этой пьесы и не принадлежат Вам; принадлежащие собственно Вам красоты чисто лирического характера. Но уже несколько лет тому назад, когда Вы читали мне отрывки из «Агасфера», я откровенно высказал Вам, что ни замысел, ни форма мне не по душе. И вот Вы все-таки были неприятно поражены, когда я в последнюю нашу беседу повторил Вам то же самое, хотя прочел тогда еще не все произведение. Теперь я внимательно прочел его все до конца и все-таки не могу переменить своего мнения. Поэма эта производит неприятное, сбивчивое впечатление, – простите за откровенность! Вы желали, чтобы я высказал Вам свое мнение, и я принужден высказать его Вам откровенно, не желая прикрываться вежливыми фразами. Насколько я понимаю сущность драматического творчества, на «Агасфере» нельзя построить драму; недаром от этого отказался Гёте. Эта сказочная, причудливая легенда еще годится, пожалуй, для юмористического произведения, для сказки. «Агасфер» башмачник и должен бы был остаться башмачником, но он был слишком высокомерен, не хотел верить в то, чего не понимал. Превращение же его в отвлеченное понятие философской поэзии не поможет делу; из него никогда не может выйти героя истинно поэтического творения, а драмы – и подавно. Для драмы прежде всего требуется сжатое, законченное и легкообозреваемое действие, выражающееся в развитии различных характеров. А этого-то и нет в Вашем произведении, Ваш «Агасфер» проходит через всю драму как пассивный зритель. Да и другие лица так же пассивны; все произведение состоит из лирических афоризмов, отрывков, местами рассказа, без особенной связи.