Затем разговор перешел на новейшую скандинавскую литературу, и я обратил внимание короля на то, как поэты – Мунх в «Саломоне де Ко», и Гаух в «Роберте Фултоне» и «Тихо Браге» – выдвинули этих передовых людей своих эпох. Все речи короля дышали глубоким умом, чувством и истинным благочестием, и эта беседа останется для меня незабвенной.
Вечером я читал милой королевской чете сказки «Под ивой» и «Истинная правда». Вместе с фон Дённигесом я поднимался на одну из ближайших гор, откуда открывался вид на окружающую величественную природу. Время пронеслось чересчур быстро! С чувством умиления и благодарности простился я с милой королевской четой и Гогеншвангау, где – как мне сказали при прощании – я всегда буду желанным гостем. Я увез с собой огромный букет из альпийских роз и незабудок.
Из Мюнхена я отправился домой через Веймар. Карл-Александр только что вступил на престол, и я поехал к нему в замок «Wilhelmsthal», находившийся близ Эйзенаха. Здесь я провел в обществе дорогого князя, среди прекрасной природы, в самом сердце Тюрингенского леса, несколько бесконечно счастливых дней.
Скоро затем я опять был на родине и усердно занялся изданием собрания моих сочинений. Кроме того, была у меня еще и другая работа. Летом я видел в венском Бург-театре народную комедию Мозенталя «Der Sonnwendhof»; она мне очень понравилась, и я указал на нее Гейбергу, но он выказал полное равнодушие; тогда я обратился к Ланге; этот сразу заинтересовался и попросил меня переделать ее для «Казино». Через Дингельштедта я получил от автора и пьесу, и разрешение на переделку ее. Она была поставлена под заглавием «Деревенская история» и имела большой и продолжительный успех.
«Сказки» мои, с прекрасными иллюстрациями В. Педерсена, составили вполне законченное целое, все же вновь написанные я издал под общим заглавием «Истории». Несколько выпусков их, появившихся в английском переводе под заглавием «A poet’s day dreams» («Сны поэта наяву»), были встречены в «The Ahenaeum» (1853 г.) чрезвычайно теплым отзывом, заканчивавшимся так: «По оригинальности, юмору и искренности чувства рассказы А. являются единственными в своем роде. Кто желает убедиться в этом, пусть прочтет «Пропащую», «Сердечное горе», «Под ивою» и «Истинную правду». И если они кому покажутся «пустячками», пусть тот сам попытается создать что-нибудь до такой степени совершенное, изящное и грациозное. Конечно, сюжет их в большинстве случаев очень незначителен и обыкновенен, но это не мешает этим «пустячкам» являться истинно художественными произведениями, и как таковые они заслуживают искреннего привета со стороны каждого, кому дорого истинное искусство».
Как раз на этих днях, когда мне исполнится пятьдесят лет и когда вышло в свет собрание моих сочинений, в «Датском ежемесячнике» появилась статья о них г-на Гримура Томсена. Глубина мысли и искренность чувства, проявленные этим писателем в его книге о Байроне, характеризуют и эту статью. Видно, Господу Богу так было угодно, чтобы теперь, когда я кончаю эту, пока последнюю, главу из «Сказки моей жизни», сбылись сказанные мне в дни тяжелых испытаний утешительные слова Эрстеда! Родина тоже преподнесла мне богатый букет признания и поощрения!
Г-н Гримур Томсен затрагивает в своей статье как раз те струны, которые лучше всего гармонируют с основным смыслом моих сказок, этого главного рода моего творчества. И вряд ли можно объяснить только случайностью то совпадение, что автор, выясняя сущность и значение этих произведений, берет примеры все из «Историй», т. е. из последних моих произведений. «А. держит в своих рассказах веселый суд над кажущимся и действительным, над внешней оболочкой и внутренним ядром. В них заметно двойное течение: ироническое верхнее, которое играет в лапту с высшим и низшим, и глубокое серьезное нижнее, которое справедливо и правдиво ставит все на свое место. Вот истинно христианский юмор!» Здесь ясно выражено именно то, что я всегда стремился высказать.