Татья проснулась с уходом матери. Справилась по хозяйству да взялась косы заплетать, гриву волос обуздывать, травами лицо умывать. В дверь постучали.
Староста, не ожидая ответа, открыл вход в сени и зычно крикнул: «Здорова будь, красавица!».
– И Вам не хворать, – ответила девушка, вскакивая с лавки.
– От чего пожаловали?
– Время чье и сама ведаешь. Вопросов глупых не задавай! Твоя черга на заклание идти.
Бежать, бежать, бежать, – истерично выстукивало в висках и девушка, подорвавшись, кинулась через открытое окошко на улицу, да только и там поджидали. Ухватили, запястья точенные веревками грубыми увязали, да так и поволокли. Распахнули двери сарая, впихнули упирающуюся красавицу, да за собой на замок амбарный закрыли.
– Ох, Татья, девочка моя, – услышала она тихий выдох, наполненный горечью, и навстречу ей вышла ушедшая по утру мать.
Обнялись, всплакнули, да стали думку гадать. Что б на ум не приходило, всё не то! Одно лишь, вспомнила прачка, что мать охотника не зазря в чаще лесной проживала, ведала и знания знахарские имела. Сына не уберегла, да то из-за немощи старческой, не добёгла к поляне ко времени нужному. Достала из внутреннего кармашка платья женщина ножик небольшой, складной, от супруга оставшийся, а им от матери полученный. Блеснуло серебром лезвие, а мать вмиг веревки вскрыв, потихоньку научала дочь тому, что сама бегло ведала. Лучше так, чем и шанса не иметь!
Глава 3. Гордиев узел
Ночью вспыхнули костры, потянулись песни. Звякнул замок, открылась дверь сарая и смурные мужики повели прачку с дочерью к лесу. Единственное, что позволили, захватить из дому накидку да каравай в корзине плетенной. Татья шла распрямив плечи, гордо, без криков и брани, как иные девицы, отданные на закланье чудищу. Кажется, еще более поседевшая прачка, стиснула худую ладошку дочери, тихо нашептывая последние наставления.
– Свидимся еще, коли воля богов будет, – сказала напоследок мать дочери и ушла, не оборачиваясь, не смотря на то, как Татью подпихивают в спину нетерпеливые селяне.
Девица вступила под сень леса. Страшно было до дрожащих поджилок и гусиной кожи, только деваться некуда. Авось успеется добежать до бабкиной хижины в лесу, может и не пригодится материна наука. Спешные шаги были отмечены шелестом трав и ветвей кустов, задеваемых торопящейся девушкой. Рёв разнесся в лесной обители. Далеко ли? Ох, торопиться нужно! И девушка припустилась бегом, спотыкаясь, мысленно браня корзинку и накидку, которые, кажется, только задерживали, пока не выскочила на округлую поляну, освещенную лишь лунным светом.
Удивительная картина предстала перед глазами: медведь, большой и бурый, яростно бросался на танцующий столп голубого пламени. Заревел медведь и вспыхнул, а на его месте встал лось, рога раскидистые, тяжёлые, копытом бьет да башкой поводит в направлении врага. А пламя не отступает, бросается на лося, шкуру палит да рога жжёт, падает царь лесов, катается, да не то это пламя, что сбить можно. С травы встает волк матёрый, крупный, да одна беда – белый как лунный свет, такой в чаще не спрячется. Волк скалится, лютует, когтями землю вспарывает.
Кажется и мгновенья не прошло, как замерла битва странная и участники смертельного боя, как один, обернулись на замершую в нерешительности девушку. Волк потянул носом и протяжно взвыл, ударяя по бокам хвостом-поленом. Пламя первым сорвалось с места, – трещит, ярится, несется на Татью, которая совсем храбрость растеряла, стоит да глазами клипает. Тут-то волк и не растерялся, прыгнул на столб пламени и, удивительно, не насквозь пролетел, а как живое, взял да и повалил наземь, да как начал топтать лапами. Когтями рвать, да зубами острыми прихватывать. А пламя к девушке тянется, аж дурно Татье стало, чувствует силы оставляют её, перед тем как сознание погасло, уже падая на мягкую, зелёную траву, успела увидеть как пламя присмирело и юношей обернулось, а на челе его венок из трав да веток разросся.
Долго ли коротко, да почувствовала Татья пробуждение и как за капюшон глубокий по земле волокут плавно, без рывков, но и не останавливаясь. Неотвратимо. Решила терпеть да не дёргаться, авось сбежать получится. Где-то рядом журчал ручей, да так сладко, что аж сглотнула, чем себя и выдал. Похититель, белый как лунь, остановился, ношу бросил, все кругом обходит девушку, принюхивается да порыкивает. Стал лапой на спину, перевернуться не даёт, к земле придавливает, в волосы тычется, шею прикусывает, будто не знамо как подступиться.