– Дык…
– Постой милая, – перебил заикнувшуюся было Татью волк, – послушай, сказ мой, а там, коли еще что будет не ясно, спросишь.
Девушка кивнула, устроилась на лавке напротив, потихоньку подвинув к гостю кружку с чаем да плошку с мёдом, чтоб не прерывался более. Опёрлась на тёплую стену избушки и, поглаживая живот, настроилась слушать да поспешно не судить, как бабуля наказывала.
– Годков мне всего 90 отроду, молод я был для такого дела, Хозяином целого леса быть, всем помощь давать от пчёлки до дриады лесной, да не спрашивали. Отец мой, почивший уже несколько годков как, взялся территории лесные ширить, а им Охоронник нужен, которого Хозяин и приручает. Отцу за три тысячи лет завалило, задолго до людей здесь лес стоял и после стоять будет, а чтоб не загубили, на то и Охоронник, пока Хозяин с живностью вошкается, кикимор выслушивает, травки расти уговаривает, тот от зла нарочного и случайного бережет. Хозяин леса многоликий, то зверь, то древо, то птица, а Охоронник – тот чистый пламень, покуда его Хозяин леса не отловит, не скрутит и венец на лоб не водрузит, нарекая защитником живого и погубителем зла. Пламени что надобно, чтобы жить? Воздух да поленца, но то, обычному, разведённому руками, а будущему Охороннику другое надобно – энергия жизненная. Пока молод, да без венца – дуреет, остановиться не может, всё тянет, что в лапы попадет. А как переест – спит в берлоге, как медведь по зиме.
Мужчина перевел дух, отхлебнул чаю, растрепал еще больше космы на голове, да продолжил сказ.
– Коли сдюжил бы отец этого молодца скрутить, ничего б не было, да только поздно горевать. Три дня и три ночи бились, деревья крушили, травы гнули, ручьи засыпали, чуть новую часть леса не сгубили, да Охоронник выжил, а отец нет. Как погиб, так я бразды Хозяина леса и подхватил, только молод еще, малообучен был. И где мои годы, коли его сильнейший не укатал?! Смалодушничал я, год хоронился, с силами собирался, пока тёмная чья-то голова не додумалась Охоронника кормить, как он из спячки выходит, да не абы чем, а людьми, девицами юными. Кого спас – тайными тропами в места дальние отправил, коль здесь не ценны были, кого по моей слабости сгубили – к опушке выносил, чтоб жены, да матери, да дети оплакать могли и упокоить, как у людей полагается.
– Долго бы это еще длилось, если бы ты, хозяюшка, в лес не попала. Теперь ведаю, что не своею волею, зверье хоть и серчало на меня, да как силу принял и Охоронника усмирил, всё подчинилось и выложило, что слышало да видело, как на духу. И про охотников, что на борьбу выходили, и про знахарку бесчестную, что чужими жизнями себе дорогу в управительницы лесные мостила, думала окаянная, что коль кормить год от году, то её Охоронник станет. Вернёмся к последней битве. Когда силы и надежду почти утратил и готовился вновь скрыться, донёс ветер запах, лучше которого в жизни не чуял нос волчий. Я обернулся и соперник за мной. Я к тебе на защиту, он – к твоей энергии присосался, отвлёкся, тут то его и сцапал. Коли б не ты, душенька, далее гибли бы люди, а я хоронился по норам.
– Ну что ж, долгий сказ да ладный, одно лишь не вписывается, ты почто, окаянный, снасильничал помощницу свою случайную? За что загубил меня? Мне теперь женою не стать, любимою не быть, дитя одной растить!
– Снасильничал?! – ярился Хозяин леса, – Не мытьем так катаньем, всё одно б тебя своей сделал! – мужчина вскочил с лавки, задев стол, звякнул чашка, ойкнула, схватившись за живот хозяюшка, тут-то Хозяин леса в себя и пришел, опустился рядом с Татьей на лавку, осторожно придвинулся да заговорил.
– Я тебя, красавица, провожу не один годок уже, за бабулей присматривал, матушку твою дорогою неопасной всегда пускал, отец твой без дичи домой не вертался. Отчего боишься, клянешь меня, заговором связала, чтоб не нашел, перед сынком обласкала так, что мать от отца родного из утробы прятал, тропами тайными водил, зверьем прикрывал?!
Глаза жёлтые блестят, глядят проникновенно, кажется, прямо в душу девичью.
– Не ты батьку сгубил? – всхлипнула девушка и взглянула на мужчину.
– Не быть мне Хозяином леса, коли я! – ответил волк и склонился к Татье.
– Хозяйкою лесной будешь, весь мой век разделишь! Твой я, покуда не прогонишь, да и опосля пороги обивать буду, доколе не помру. Совсем не мил? – тяжко вздохнул.
Девушка молчала, погруженная в раздумья. А волк хитрый притерся поближе, под тёплый бок к себе подгребает, горячими ладонями оглаживает.