Убрал все плакаты и фотографии с их изображениями. Но стало еще хуже. Вывесил обратно.
И непонятно, что дальше. Новых данных нет. Ждем.
Неожиданно звонок от следователя. Быстро собрались и с Сергеем поехали на встречу. Назначено в небольшом кафе на окраине.
…
Разговор в кафе.
– Да. Мой знакомый получил первые данные. Один "черный ящик" обнаружили и подняли быстро. Как у всех новых самолетов его бортовой регистратор был снабжен гидроакустическим маяком. Впрочем, это технические детали.
– Важнее другое. По его данным вплоть до крушения все системы самолета работали совершенно исправно. А вот пилоты вели себя странно. Они сами увели самолет с маршрута. Сами перевели его в снижение и затем в крен. Впечатление, что показания приборов зарегистрированные "черным ящиком" и выводимые на экраны пилотов разные.
– Как это может быть?
– Самолет новейший. С так называемой "стеклянной кабиной". Вся полетная информация выдается на плоские экраны кабины пилотов специализированным компьютером. А вот "черный ящик" получает данные до компьютера, у него своя система регистрации.
– Ваш знакомый подозревает неисправность компьютера?
– Нет. Мой знакомый подозревает перепрограммирование компьютера. И дублирующего кстати тоже. Если бы был неисправен один, несовпадение данных вызвало переключение на резервный. Даже если неисправны оба, то не может быть настолько одинаковая неисправность.
– И пилоты не могли определить, что происходит, что-то не то? Просто понять, например, что они снижаются, хотя не должны?
– Второй пилот что-то заподозрил. Но первый пилот настоял, что надо верить приборам. В слепом и ночном полете чувства могут обманывать: – "Нас учили, что в этом случае нужно доверять приборам". И только перед самым крушением, первый пилот, что-то увидел, но было уже поздно. Зафиксирован только рывок штурвала с попыткой вывести из снижения и возглас: – "Этого не может быть!".
– Эту информация будет опубликована?
– Частично. На комиссию явно оказывается давление. Скорее всего будет опубликована версия о технической неисправности. Тем более она не противоречит данным бортовых регистраторов. Вот собственно все.
– Спасибо. Я вам обязан.
– Нет. Я сделал то, что должен был. Если еще что станет известно я с вами свяжусь, а пока удачи вам и… это не должен говорить полицейский, но… эти негодяи не должны жить.
Мужчина встал из-за столика и вышел из кафе. Мы немного еще посидели и тоже поехали обратно в общежитие. Сбросили информацию в Москву. Опять ждем.
Прошло еще два дня. Наконец звонок от Степаныча.
– Сможешь прилететь? Надо обсудить кое-что.
– Сейчас свяжусь со своим руководством и перезвоню.
С директором агентства договорился без труда. Заодно сообщил, что материалы по первому балету готовы и я их передам Григоровичу. Копия выслана в мое агентство в Испании и в FAN.
Связался с Москвой. Вылетаем сегодня. Похоже наши московские знакомцы что-то накопали серьезное.
…
Совет в Филях
Сидим, насколько я понял, дома у Степаныча. Это в районе Филевского парка. Кроме меня и его за столом еще двое молчаливых и каких-то незаметных пожилых мужчин. Степаныч их представил просто как Павел и Николай. Разговор продолжается.
– Мы нашли всех. Как ни странно они ведут себя весьма беззаботно. Похоже, они не думают о том, что ты можешь хоть что-то предпринять. И о письме они тоже не знают. Как мы и думали, это была личная инициатива одного.
В разговор вступает один из незнакомцев – Павел.
– Как только схлынула волна корейского процесса, они начали опять создавать похожую структуру.
– И в этот раз не ограничиваются одной страной. – добавил Николай.
– Так, что ты хочешь делать с этой информацией? Ведь подвести их под судебный процесс ты не сможешь. Даже у себя в Корее, а уж в Штатах или в Японии совершенно невероятно. – Степаныч.
– Детально не продумал. Пока они живы и действуют мои родственники и друзья под ударом. Для меня главное знать, что этих людей уже нет в списках живых. Лишний довод этому – то, что они возобновляют свою деятельность.
– Ты не думал, что это убийство? – Николай.
– Нет. Это приведение в исполнение приговора преступникам. У них на душе смерть не только моих друзей и любимых. В катастрофе погибло более трехсот человек. Кстати характерно, даже тот следователь – полицейский, что раскручивал дело с клубом, тоже согласен с моей точкой зрения.