На вечёрке у бабушки Векши
Тихо и сумрачно в избе. Тускло тлеет лучина, по крыше сонно стучит дождь. На своем привычном месте сидит бабушка Векша за прялкой, а детишки, словно цыплята, сбились в плотную кучку вокруг неё. Девчата и парни постарше расселись по лавкам с простым рукоделием. Хлябий вечер — самое время для неспешных разговоров и рассказов обо всём дивном, что творится на свете. И веретено кружится, а бабушка неторопливо рассказывает:
— Наш лес не таков, как по ту сторону Ограды. Пустоземье там, хоть и тоже деревья растут. В Торме же земля имеет особую силу, потому что на ней живут этлы, её хранители. Лес — их дом, человеку должно вести себя в нём почтительно и смиренно. Сами этлы живут глубоко в чаще, скрытые от людского глаза древним колдовством. Там, где станут они танцевать лунными ночами, вырастают грибы нам на пользу и прокорм. Замечали, поди, что грибы-то всё кругами растут? Это от того, что этлы танцуют. Но людям глядеть на их танцы нельзя: засмотрится человек на красу лесных дев — и навсегда дорогу домой позабудет. Опасно бродить по путям хранителей без нужды. Помните: там, где часто ступают их ноги, зелено и свежо даже в сушь. Вдоль этловых тропинок всегда и цветы ярче, и самая сладкая ягода растёт, но всё ж сторонитесь их, не любят лесные хозяева чужих глаз. А где травы зеленей и богаче всего, там и есть самое сердце удела, этлов дом. Бывает, в пору болезней или страшного голода относят родители младенца этлу на порог, чтоб хранитель решил его судьбу: исцелил или дал позволение душе без печали возвратиться к предкам. Реже случается, что забирают этлы ребенка к себе. Вырастает такой человек способным звать силу и видеть тайное, но уж жить с людьми больше не сможет: всё его будет лес к себе манить, и как его не удерживай, уйдёт он обратно, в Торм. Может лес и взрослого человека украсть, увести навсегда…
— Бабушка, — раздался робкий детский голосок, — а почему пастух говорит, что нашу козочку этл забрал?
— У пастухов, дитятко, с этлами особый зарок. Кто пасёт в лесу, всегда обещает хранителю тех мест отдать из стада одну козу, а уж какую — никто наперёд не знает. И будут козы весь травостав пастись, не разбегаясь, не боясь ни волка, ни гнуса, и всегда вернутся домой смирны и сыты, но чуть наступит сушь — приходит время платы. Тогда одна коза из стада не вернётся домой, и искать нельзя, это её этл забрал.
— А не отдать?
— Что ты, милый. Хранитель всегда своё возьмёт, а за обман ещё и наказать может. Разбегутся у такого пастуха все козы, и ни одной уж будет не найти. Отведёт этл глаза, и будешь рядом с козами ходить, да только ни одной не увидишь. Бывает ещё, кто скажет другому в сердцах: "чтоб тебе провалиться!" или "забери тя этл!", а хранитель услышит, и невольно обещанное заберёт. Так-то проклятый человек пойдет в лес, да и сгинет. Родные тогда идут на перекрёстье трех лесных стёжек и оставляют подарок: хлеб там, соль, печево какое, а на следующий день приходят смотреть: если хоть птица хлеб поклевала, то скоро вернётся заблудший домой. А лежит приношение нетронутым — значит, всё, нет потерявшемуся пути назад.
— А ребята рассказывали, что вчера на тропе видали этла. Высокий такой, простоволосый, и ушки листочком.
— Верно, лапушка. Этлы ходят с непокрытой головой, и волос не заплетают. И одежда их не такая, как у людей: не покрывают они её ни знаками рода, ни обережьем, ни теми узорами, что шьются для красы. А что видели этла, так то не диво. Нер, хранитель нашей местности, к людским делам любопытен и часто показывается на глаза. Но и пошутить над нами он любит. Заманит, бывает, девок в чащу, запутает, да так, что бродят они всё по местам, вроде, знакомым, а к дому выйти не могут. Или возьмется охотника по лесу кругалями водить. Но против тех шалостей есть верное средство. Надо всю одёжу, какая ни есть, с себя снять, и надеть обратно на изнанку да задом наперёд. Вот тогда этл и отстанет, бросит морочить.
— Нер не всегда морочит, — подала голос из темноты одна из девчат, — Если девка хороша собой и почтительна, может и чем добрым одарить. Намедни Сковрыня у Бодуна рассказывал, будто он одной девке приданного напрял — целых семь мотков золотой канители, да такой чистой и тонкой, что аж в руки взять боязно…
— Какой такой Сковрыня? Торговец, что ли? — недовольно поджала губы бабушка, — Уж этот-то с три короба наврёт, лишь бы вы уши развесили.
Но вокруг уже зашептались:
— Расскажи, ну расскажи, Зарянка, не томи. Что там за этлово золото?
Чуть придвинувшись к свету, Зарянка поправила выбившуюся из косы прядку и с солидным видом повела свой рассказ:
— Девка та, вроде, была собой раскрасавица, но с такого завалящего хутора, что никто из ребят на неё не глядел, замуж не звал. Вот как-то домовничала она у себя одна, а мимо её хутора хранитель Нер шёл. Увидал девку, и до того она ему приглянулась, что он решил её испытать, так ли добра, как хороша собой. Прикинулся ветхим старичком, встал у околицы и просит: "Девица-красавица, напои странника — будет тебе счастье." Ну, она сжалилась, поднесла старичку чистой водицы. Тогда хранитель снова обернулся в свой истинный облик и сказал ей так: "Ты меня пожалела, а я тебя за доброе сердце отблагодарю. Принеси соломки с повети, увидишь, что будет." А как принесла она ему солому, он порезал ножом себе руку, взял у девки её веретено, и давай его крутить да по-своему напевать. Глядь — в кудели солома с кровью, а на веретене чистое золото. Вот так она и стала из нищей босухи богатой невестой. А на прощание этл её поцеловал, и тоже не зря. В ту же сушь увидал её на ярмарке богатый торговец, не из наших, а приоградский, князев человек, и пожелал взять за себя в жёны…
Кучерявая Лиска мечтательно вздохнула:
— Вот бы меня красавчик Нер поцеловал! Я б с ним враз на поветь пошла, и безо всякой канители.
— Вы, девки, как есть дуры, — заметил сидевший в ногах у Зарянки парень, — На что вы, неумытые, этлу сдались? Ежели ему вдруг приспичит, он до своей, лесной девки сбегает.
— Зато вы, парни, куда как умны, — хмыкнула Лиска, — Чуть заслышите Марин зов — сами в болото лезете.
— Так мы не нарочно! Зовёт же!
— Зовёт, да не вас
! — Тю на тебя, срамница, — возмутилась бабушка, — Не про то речь. Сказку эту Зарянкину я знаю, она стародавняя, к тому же у неё продолжение имеется. Вот слушайте. Девка была красивая, только сильно жадная. Простые парни ей на ум не шли, всё за богатого и знатного выйти желала. Этл и впрямь приворожил ей богатого, а она не стала мужу говорить, где добыла себе в приданное золотую канитель. А когда спросил — ответила, что напряла сама. У того вмиг от жадности в глазах помутилось. Из чего, говорит, сотворила такую красоту? Она сдуру и ляпни правду: из соломы. Ну, этого-то добра у нашего торговца было не занимать. Распорядился он запереть жену с прялкой в сенник и обратно не выпускать, пока всю солому, что там ни есть, не перепрядёт в золото. И ежели работать не станет, так кормить совсем не велел. А надо сказать, что сенник тот на нашей земле стоял, под Оградой. Вот сидит она, льёт горючие слёзы. Вдруг слышит — в уголке словно что зашуршало. Вылез из малой норки мышонок, ударился о землю и обернулся хранителем Нером. "Разве ты, — говорит, — не получила что хотела? Зачем слёзы льёшь?" Она рассказала ему своё горе, в ноги кинулась. Так мол и так, помоги, милостивец, если не перепряду всю солому в золото, не быть мне живой. Он ответил ей тогда вот что: "Дам я тебе спор в руки, чтобы сделала ты эту работу. Но помни: за всё приходится платить. Я когда золотую канитель прял, солому своей кровью поливал. А ты пряди золото из своей красы да молодости, больше тебе не из чего." Сказал он ей заветное слово, снова в мышиную шкурку оделся и ушёл себе в Торм. А она села за прялку — и давай золотую канитель на веретёнце наматывать. Только с каждой соломинкой, что превращалась в золотую нить, уходила безвозвратно её девичья краса. Пришёл наутро муж проведать свою мастерицу, видит — полон сенник чистого золота, а за прялкой вместо молодой красавицы сидит ветхая и безобразная старуха.
— Ой, бабушка, — вздохнула из угла Травинка, — Вечно ты эдакие страсти рассказываешь, что хоть бросай прясть…
— Да ты за свою красу не беспокойся, — под общий смех заявила Лиска, — На то, что ты там вотолишь*, много не потратится.