в праве на ум, - Абра довольно фыркнула. - Я сыграла в одну игру, ты наверняка видела ее на городском базаре. Игроки копают ямку, сажают туда с полдюжины скорпионов и бьются об заклад - кто выживет. Я собрала вокруг себя всех городских скорпионов, я внушила моему трусоватому братцу мысль о том, что сразу после смерти отца расправлюсь с ним и стану полноправной аль-серифи, я устроила этот шитый белыми нитками заговор и дурацкий побег - и добилась своего! Она вскинула сжатый кулачок. - Мои поклонники перегрызлись между собой - туда им и дорога! Мой отец, конечно, не молод, но помирать не собирается - и он обвинит моего братца в том, что тот готовил покушение на меня и на него. Меня сочтут погибшей либо от рук взревновавших мужчин, либо от стрел наемников братца Ваккаса, либо заблудившейся в пустыне - и горько оплачут. Я мертва для всех, никто не станет меня искать. Бабушка, конечно, поворчит, но не выгонит меня в пустыню, я могу оставаться с бедаи, сколько захочу - хоть всю жизнь. Нити оборваны, я свободна! - Но... - обессилевший разум Беатрис-Барры тщетно пытался осознать логику поступков Альзабры-Фе. - Но зачем тебе это все? - Ради тебя, Барра, - удивленно откликнулась Абра. - И ради свободы. Никогда прежде я не встречала людей, подобных тебе - преданных без жажды выгоды, умеющих скрывать свои чувства, тех, что не бросят тебя даже перед лицом смерти. Я догадываюсь, что ты испытываешь ко мне - нет-нет, сейчас мы не станем говорить об этом, - она легко приложила палец к губам собиравшейся запротестовать Барры. - Мы поговорим, когда ты окрепнешь и сможешь подняться в седло. Когда мы отправимся в дорогу - на все восемь сторон света и истинный закат. Когда я узнаю тебя, а ты - меня. Ты нужна мне. Я нуждаюсь в тебе, в твоих словах, в твоих руках и твоей преданности. Хочу любить тебя - велением сердца, а не разума. А теперь спи, - она провела рукой по лбу Барры, убирая волосы. - Спи и не тревожься ни о чем, мой чужеземец. - Но я... я же страшна, я уродлива, я не пара тебе! - наконец смогла выкрикнуть - а вернее, прохрипеть Барра. Альзабра-Фе только закатила глаза, изображая бесконечное отчаяние: - Ты прекрасна. Если для того, чтобы ты поверила в это, мне придется твердить эти слова десять раз в день - я с радостью буду повторять их для тебя. Ты прекрасна, Барра, и я приказываю тебе спать, - она наклонилась, задувая светильник, и Барра увидела ее лицо, словно озаренное изнутри, тем негаснущим и яростным огнем, что пылал под кожей Абры, принцессы Полудня. Беатрис отложила перо, не спеша разминая затекшие пальцы. Прислуге было настрого запрещено беспокоить и отвлекать госпожу, пока она пишет - но стоило ей завершить очередную страницу, как служанки немедля подхватывали ее, следя за каждым шагом. Мессере Данкиль перебирал исписанные ровным, острым почерком страницы, следя за тем, как две дюжие тетки уводят Беатрис, некогда такую тонкую и легкую, а теперь огрузневшую, расплывшуюся, с лицом, похожим на жабью морду - и так отчаянно цепляющуюся за жизнь. Смерть стала бы для нее избавлением, но Беатрис живет, живет вопреки всему. А он уже немолод, и кто позаботится о ней после его смерти? Она одинока, забыта всеми - обезумевшая, замкнувшаяся в своих грезах, ставших для нее спасением. Слишком много тяжести судьба решила обрушить на плечи женщины - и Беатрис не выдержала. Постоянные измены мужа, надежды на рождение ребенка - но явившееся на свет дитя не прожило и дня. После этого Айрик окончательно перестал уделять внимание законной супруге, поселив ее в удаленной части замка, и рассудок оставил Беатрис. Даже ее безумие носило выверенный и логический характер. Она создала свой мир, вписала себя в него, и всякий день добавляла новые страницы в летопись несуществующего бытия. Творя историю другой Беатрис, живой, деятельной, влюбленной. Король Айрик жил с ее сестрой Хеленой, как с законной королевой и супругой, а Беатрис Орвальдская сидела в башне и писала, пока ее пальцы не сводило судорогой. Мессере Данкиль пытался сделать для нее все, что было в его силах - преданная и толковая прислуга, пергамент, заточенные перья, покой и фальшивая безопасность. Все - ради той девочки из прошлого, отважно помогавшей убирать паруса в шторм и с восторгом рассматривавшей карты чужих земель. «Я умру, и они убьют ее. Отнимут возможность писать, а без своих историй она зачахнет за считанные месяцы. Она лишится Абры, лишится Шандафара, своих странствий и своей призрачной свободы. Ее сказка завершится - сказка, которая не должна кончаться, потому что в только сказке она черпает силы жить. Но мне никогда не хватит духу честно ответить своей совести - а нужна ли ей такая жизнь? Может, когда она закроет глаза - она увидит солнце над Фессараном, и смеющуюся Абру, скачущую ей навстречу?»