беседовать с тобой, чужеземец. - Ты похож на тень - всегда прячешься от яркого солнца и так жалостно смотришь издалека, - с нежной и рассеянной улыбкой поприветствовала не чуявшего под собой ослабших ног Барру Альзабра-Фе. - И я не в силах решить, умиляет это меня или раздражает. Как твое имя, тень? - Барра Хальм, благородная госпожа амеера, - у Барры все же хватило сил взять себя в руки, не заикаться, не дрожать голосом - и не поднимать взгляда выше края расшитых жемчугом и аметистами юбок принцессы Фессарана. - О, да тень умеет разговаривать! - наигранно восхитилась Альзабра-Фе. - Ну так садись и поговори со мной! - она повелительно указала пальцем на расшитую подушечку, брошенную на песок аллеи к ее туфелькам. Барра сел и послушно заговорил, слыша свой голос - долетающее издалека монотонное бубнение. Амеера расспрашивала его о полуночных краях и тамошних обычаях, о том, каковы живущие там женщины и мужчины, о зверях и природе, о мудрецах и правителях. Барра знал, с какой легкостью Альзабра-Фе натягивает на лицо маску притворной заинтересованности - однако она не прогоняла его, слушала, чуть склонив набок голову. Солнечные искры играли на ее серьгах, тяжелых золотых кольцах, осыпанных сапфировой крошкой. Он чувствовал сгущающуюся над своей головой ненависть - грозовое облако ненависти тех, у кого он украл внимание принцессы, он, чужак, иноземец, годный только на то, чтобы быть предметом насмешек. - Традиции не позволяют дочерям аль-серифе держать в услужении мужчин, иначе бы я непременно забрала тебя у твоего господина, - Альзабра-Фе подняла руку, прерывая разговор, улыбнулась. - Я довольна. Приходи в сады, Барра, и больше не созерцай меня таким тоскливым взглядом. И кошкам разрешено смотреть на правителя - так у вас говорят? Она ушла, нарядная и благоухающая, окруженная толпой служанок, льстецов и обожателей. Барра остался сидеть на подушке, приоткрыв рот и потерянно глядя ей вслед. Подушку он унес с собой - подушку с вышитыми на ней розами и лилиями, с каплями росы из хрусталя и вышитыми золотой нитью прожилками на стебельках. Барра хранил этот случайный подарок, который ничего не означал, который вышила безвестная рукодельница в дворцовых мастерских - но который теперь принадлежал ему. Приходя в сады, Альзабра-Фе теперь всегда уделяла немного времени беседе с чужестранцем - ветреная и легкомысленная, она порой могла становиться серьезной, но тут же начинала смеяться неверному выговору Барры, поправляя его произношение и уверяя, что с каждым днем он изъясняется на наречии Шандафара все лучше и лучше. Она не кокетничала с ним и не заигрывала, Барра не знал, огорчится ли она, если в положенный час ее служанки не отыщут его в садах, вспомнит ли она его, когда он уедет - или тут же вычеркнет из памяти? Барра вновь начал терзаться неотступным вопросом: что станется с ним дальше? Переговоры шли успешно, мессере Данкиль знал свое дело и прекрасно справился с возложенной на него миссией, посольство вскоре направится обратно, увозя подписанные грамоты и выполненный лучшим придворным художником портрет эмира Ваккаса. Как поступить ему - вернуться с мессере Данкилем обратно на родину? Или остаться здесь, в Фессаране, подле двора аль-серифе и прекрасной принцессы-амееры? Полно, кто разрешит писцу и дальше жить во Дворце Олеандров? Рискнуть попросить амееру о протекции, о месте при дворе - самом скромном и незаметном? Да кто он такой, чтобы обременять ее своими просьбами? До сих пор ему везло, но кто поручится, что Барра и дальше сохранит свой секрет? Интересно, что говорится в законах Шандафара касательно женщин, скрывающих свой истинный пол и прикидывающихся мужчинами? Барра понимал, что влип. Он убежал из родной страны, но не смог убежать от самого себя. Он очарован Коброй в цветах и стал заложником собственного замысла. Невозможно и страшно признаться, нельзя уехать, нельзя оставаться. Как бы дело не обернулось так, что чужеземцу придется побираться на улицах Фессарана - где его рано или поздно прикончат. Барра ходил сам не свой, все валилось у него из рук, в каждом зеркале или водной глади ему виделось лицо Альзабры-Фе, он не понимал, кто он теперь - мужчина или женщина. Чьими чувствами живет и чьи страсти испытывает? Гранатовые сады были непривычно тихи и безлюдны. Барра трижды обошел огромный парк, но так и не встретил ни Альзабру-Фе, ни кого-нибудь из ее свитских девушек. Пока его не окликнули со стороны утопающего в зелени садового павильона - окликнули тихо и боязливо, опасаясь сторонних ушей. Барра узнал девицу, что звала его из-под прикрытия тяжелых ветвей - Мэй-Силь, прежде смешливая и говорливая, теперь выглядела бледной и перепуганной. - У госпожи беда, - быстрым шепотом проговорила она, когда Барра взбежал к ней на террасу. - Она зовет тебя. Но нарочно велела добавить - если не пойдешь, она поймет, - Мэй-Силь комкала в руках расшитый платок и затравленно озиралась при малейшем звуке. - Я проведу тебя к ней, если ты не... - Идем, - Барра не стал расспрашивать, что стряслось и какие горести навлекла на себя амеера. Все равно Мэй-Силь ничего не сможет ему толком рассказать. С него достаточно, что Альзабра-Фе вспомнила о нем и позвала на помощь. Служанка со всех ног припустила через сад, предпочитая аллеям - укромные тропинки, и постепенно забирая к высокой стене, отделявшей дворцовый комплекс от городских кварталов. Барра следовал за ней - и Мэй-Силь привела его на самую обычную конюшню, где ржали и топтались оседланные лошади. В просторном дворе собралось не меньше двух дюжин человек, и среди них была амеера - в мужском охотничьем наряде, туго перетянутом поясом, с заплетенными в тугую косу черными волосами, и с легкой саблей, болтавшейся в ножнах на поясе. - Я уезжаю, Барра, - коротко и сухо известила она примчавшегося на ее зов чужеземца. - Отец мой, как тебе наверняка известно, стар и немощен. Лекари говорят, он протянет еще два-три дня, не больше. Мой брат алчет власти над Шандафаром, кольца аль-серифе и моей головы. Я не намерена сдаваться без боя, но сейчас бегство, увы, будет разумнее сражения. Рано или поздно я вернусь, и Ваккас очень пожалеет об этом дне, - она на миг оскалила зубы в хищной лисьей ухмылке, - но пока я вынуждена убегать и прятаться. Разделишь ли ты мою дорогу, Барра? Если да, то тебе дадут коня и оружие. Если нет - я не стану держать на тебя зла, но лучше бы тебе не встречаться на моем пути. Вижу, ты хочешь спросить - почему ты? У меня мало времени, но я отвечу, ибо это важно. У меня есть слуги и те, кто готов отдать за меня жизнь. Есть те, кто служит мне за деньги, и те, кто поддерживает меня в надежде на мою милость в будущем или на место при моем дворе. Тебе же от меня ничего не нужно. Если у меня и был когда-то друг - то я назвала бы им тебя, Барра. Да или нет? - Да, - сказала Беатрис. - Да, - сказал Барра. - Да, - сказал человек, бывший некрасивой женщиной, а ставший влюбленным мужчиной. Ему подвели коня чалой масти, тонконогого и норовистого, и дали саблю-альфанг, непривычно тяжелую, изогнутую, как полумесяц. Барра владел принятым на Полуночи прямым мечом и более легким астоком, пытался упражняться с альфангой, но пока не достиг особых успехов. Зато он хорошо держался в седле, и это оказалось ему на пользу - амеера галопом вела свой отряд по улицам Фессарана, кони сбивали с ног людей, опрокидывали прилавки уличных торговцев, в черепки разбивали кувшины и разбрасывали товары. Дважды их пытались задержать, но спутники принцессы разметали городскую стражу и дозор на воротах. Отряд вылетел в предместья, пронесся через возделанные поля и рощи, углубился в холмы, поросшие высокой серебристой травой, колыхавшейся под ветром. Альзабра-Фе, похоже, имела точное представление о том, куда намеревается бежать - она не колебалась в выборе направления и дорог. Судя по солнечному диску, ее цель располагалась где-то на полуденном восходе. Скакали до наступления темноты, остановились в развалинах брошенного поселения. Разбили захваченные с собой шатры, развели костры, на скору руку сготовили ужин. Амеера до самой глубокой ночи просидела у костра, ожесточенно споря с человеком, в котором Барра опознал одно