о из самых настойчивых ее поклонников - владетеля нескольких крепостей и земель в плодородном и богатом краю, называемом Риоши. Видимо, Альзабра-Фе намеревалась отдаться под его покровительство и укрыться в его землях, дабы собрать там армию и отмстить брату. Но Барра не думал, что планам принцессы суждено осуществиться. Поклонник и сообщник таращился на нее, как голодный на мозговую косточку, и Барра понимал - если амеера благополучно достигнет Риоши, то уйти оттуда ей не позволят. Она была принцессой и повелительницей в Фессаране, но чем дальше от него - тем больше прекрасная Альзабра-Фе превращается в обычную слабую женщину, добычу сильных мужчин. Осознает ли она это, понимает ли, с каким огнем играет? И понимает ли он сам, во что вляпался? Вряд ли он когда-нибудь теперь увидит мессере Данкиля или штормовое море у берегов Сальвакроки. Он рядом с Альзаброй-Фе, но какой от этого прок? Ей пришла в голову блажь позвать иноземца с собой - и он понесся следом, не рссуждая и не задавая вопросов. Амеера ночевала в отдельном шатре, в обществе служанки. Барра украдкой подобрался ближе, разложил спальный мешок, укрылся за камнями. Ночью не спал, караулил, сам толком не зная, что намеревается делать, если ночью кто попытается влезть в шатер принцессы - звать на помощь или убивать наглеца. Утром отряд продолжил путь. Травы и деревьев вокруг становилось все меньше, отдельные песчаные озерца к середине дня слились в одну сплошную желтую реку, и Барра понял - они углубляются в пустыню. В одну из коварных пустынь Шандафара, куда опасно соваться без знающих проводников. Амеера вела отряд, без страха и сомнений, гнала коня, требовала от остальных прибавить шагу - а ближе к вечеру ее спутник, до того покорно соглашавшийся с нею, возмутился. Они отъехали чуть подальше и заспорили, Барре не нужно было стоять рядом с ними, чтобы понять, о чем идет речь. Избранник амееры не желал следовать по указанному ею пути. Он упрекал амееру в том, что та не понимает, что творит, и ведет отряд на верную гибель. Пока еще он просил ее не упрямиться и положиться на него, он спасет ее и защитит. Амеера какое-то время слушала его, потом раздраженно махнула рукой, приказывая убираться и оставить ее в покое. Барра сжался: сейчас все выяснится, сейчас принцесса на собственном опыте поймет, что она больше не во дворце и ее распоряжения не имеют прежней силы. И точно, мужчина не обратил никакого внимания на ее разгневанный жест, а когда Альзабра-Фе попыталась развернуть коня, выхватил поводья у нее из рук. Принцесса схватилась за оружие - мужчина одной рукой перехватил ее кисть, сжал, выворачивая и заставляя разжать пальцы. Барра видел лицо амееры - побледневшее, растерянное, с широко распахнутыми глазами, полными не испуга, но недоумения. Барра никогда прежде не убивал, тем более - в спину. Это оказалось так просто, альфанг с хрустом врубился в человеческую плоть, а дорогая ткань из зелено-золотой стала багровой. И все завертелось, точно мир сошел с ума. Пустыня разверзлась, исторгнув из пыльного облака стремительно приближающихся всадников. Альфанг застрял между ребрами, Барра ожесточенно дергал рукоять на себя, амеера размахивала саблей и залихватски улюлюкала. Мимо них пролетали кони - некоторые с седоками, некоторые с пустыми седлами. Барра наконец вытащил альфанг, заорал, чтобы амеера держалась за ним, и поскакал прочь, куда глаза глядят, лишь бы поблизости не было сражающихся людей. Чья-то лошадь врезалась в его скакуна, то едва удержал равновесие, Барра неуклюже отбил нацеленный в голову удар, едва не выпустив рукоять саблю из рук. Он яростно сражался с кем-то, обреченно понимая, что боец из него никакой, что замысел амееры провалился, сейчас их возьмут в плен, обезоружат и отвезут обратно в Фессаран. Принцессу не тронут, а его прикончат прямо здесь, чтобы не возиться с чужеземцем. Все пропало, все было бессмысленно с самого начала, с его-ее побега из Орвальда, и единственное, что было ему даровано судьбой - несколько дней счастья да золотые нити в волосах Альзабры-Фе. Он все-таки потерял поводья. А потом и вылетел из седла, и отчаянный крик амееры звенел в ушах, пока Барра летел в черный колодец беспамятства. Когда же он очнулся, вокруг была полутьма. Уютная, убаюкивающая полутьма людского жилища, разгоняемая масляным светильником. Он лежал на спине, над ним был изогнутый потолок большого шатра из плотной холщовой ткани, выкрашенной в темно-красные и синие полосы, и этой ткани время от времени пробегали еда заметные волны. Болела голова. Болезненно ныла правая рука - от кончиков пальцев до самого плеча. Болели ребра. И все-таки он остался в живых. А рядом с ним кто-то сидел. Кто-то, обрадовано вскрикнувший, когда Барра с трудом разлепил глаза. Кто-то с лицом и улыбкой Альзабры-Фе. Амеера сменила наряд столичного охотника на широкое платье обитательницы пустынь, расшитое бусинами и лентами, но неизменные браслеты по-прежнему ободряюще перекликались тонкими голосами колокольцев. Она перетянула волосы яркой лентой, в ее руках была деревянная чаша и над ней курился ароматный дымок. Она смотрела на него и пыталась улыбнуться, а губы у нее слегка дрожали. - Мы в плену? - просипел Барра. - Я должен был... - Мы на свободе, - она поднесла чашку к его губам и заставила выпить терпкий, горячий настой. - И ты ничего мне не должен, мой чужеземец - теперь я обязана тебе жизнью. - Где мы, госпожа амеера? - упрямо повторил вопрос Барра. Альзабра-Фе сморщила носик: - Теперь я больше не амеера, спасибо Творцу за его маленькие милости. Я просто Абра. Абра из племени бедаи, уходившая и вернувшаяся, плененная и освободившаяся. И, как положено в любой сказке, я должна задать тебе вопрос, с которым спасенная красавица обращается к неизвестному, вырвавшему ее из лап злых джиннов, свирепых разбойников или жестких работорговцев... - она сделала паузу и с положенным экстатическим надрывом вопросила, простирая руку: - Кто ты, о мой герой? Открой мне свое подлинное имя, дабы я могла повторять его утром и вечером, неустанно восхваляя тебя! - Я Барра Хальм, - ошарашено пробормотал «герой». Альзабра-Фе звонко рассмеялась: - Ложь, о герой - но ложь во спасение, я полагаю? Отдаю тебе должное, мало кто из женщин моей земли смог бы так искусно провести мужчин. Но мужчины слепы, в слепоте своей они видят лишь то, что желают видеть. Я женщина, и не ослеплена мужской заносчивостью. Впервые увидев тебя, я поняла - эти глаза могут принадлежать лишь женщине. Женщине мудрой и отважной, вынужденной скрываться в чужом обличье. Я не пыталась выведать твою тайну, но теперь я изнываю от любопытства - кто же ты? - Беатрис Орвальдская, - удрученно признался Барра. - Ты того же рода, что и девица, на которой напрасно мечтал жениться мой братец? - мгновенно сделала выводы Альзабра-Фе. - Ты убежала из своей страны? - Угу, - Беатрис судорожно сглотнула. Южанка глядела на нее, словно пыталась поглотить своими чародейскими глазищами, а потом заговорила, нараспев, покачиваясь, как базарная сказительница: - У предыдущего аль-серифи, отца нашего с Ваккасом отца, было много законных жен, мимолетных подруг сердца, наложниц - и всего одна валидах. Женщина, не признанная законной супругой, но всецело владевшая его душой, разумом и сердцем. Он встретил ее во время охоты в пустыне, она была из бедаи, кочевница, свободная и сама выбиравшая свою судьбу. Она выбрала аль-серифи, вошла вслед за ним во дворец Фессарана, родила ему детей и правила вместе с ним - а то и вместо него. Она была умна и изворотлива, никогда не колебалась вперед выбором и никогда не сожалела о сделанном. Когда старый аль-серифи умер, она оседлала коня и вернулась в пустыню. Она забрала с собой своего сына, рожденного от аль-серифи, но не смогла увезти дочь. Ее дочь выросла в городе, это была трепетная газель, не способная пустить в дело данные ей Создателем рога - и дворцовые шакалы разорвали ее в клочья. Я - дочь газели от Муассанмиля. И я - внучка старой валидах, упрямой и выносливой, как верлюдица, до сих пор способной при случае пнуть так, что мало не покажется. Бабушка считает меня вздорной и ветреной, но не в силах отказать мн