(Тут пояснить, наверно, надо,
Что в перестрелке над рекой
Убит был
Лучший друг Саманда
И ранен в голову другой.)
- Гуле, да разве я достойна,
Чтобы меня пускали в дом? -
А та ответила спокойно:
- Ты ешь! Поговорим потом.
Я тоже много горевала,
И в жизни всякое бывало.
Мой сын убит, и я вдова,
Но, видишь, всё-таки жива! -
…Немало дней они гостили
У доброй женщины - Гуле.
Ковры её пушисты были,
И сытен завтрак на столе.
Хатун по дому помогала:
Доила коз,
Белье стирала
И для Гуле, хозяйки гор,
Прекрасный выткала ковер.
Саманд встал на ноги, но рано:
Нескоро подживала рана.
Пил молоко,
Ел сыр и хлеб -
Набрался силы и окреп.
Но срок настал. Они простились
И снова в дальний путь пустились.
Решили - дальше от родни -
Жить в знойной Грузии они.
(Тут я рассказывать не стану,
Поскольку надобности нет,
Как в щедрой дали Гурджистана
Они прожили много лет.
Скажу лишь,
Что добра нажили,
Друг друга преданно любили,
Но с грустью думали порой
О стороне своей родной.
Добавлю, чтоб понятно было:
Им небо щедро подарило
Двух стройных сыновей и дочь
С косою черною как ночь.)
Года тянулись.
Дни летели.
И как-то на закате дня
Саманд и Хатунэ сидели,
Скучая молча у огня.
Хатун вдруг вытерла ресницы:
- Уж я стара, ты тоже стар!
Здесь хорошо,
Но все мне снится
Село родное - Гозалдар.
Конь девять раз разбил копыта,
и дни уходят, как вода, -
Наверно, все уже забыто,
Давно закончилась вражда.
Ты поезжай,
Саманд мой милый,
В село родное над рекой,
Там наших прадедов могилы,
Там сердце наше, наш покой.
Ведь через столько лет не мстят,
Даст бог, нас примут и простят.
Саманд,
Собравшись понемногу,
С зарей отправился в дорогу.
И ровно через девять дней
Стучался у родных дверей.
Седа, слепа наполовину,
Не сразу мать узнала сына,
Но вскоре добрые глаза
Омыла радости слеза.
О да, теперь она узнала!
Узнала!
Тихо рассказала,
Как много-много лет назад
Погибли и отец, и брат.
Саманд не произнес ни слова,
Сидел в углу, у камелька, -
Лишь брови сдвинулись сурово
И губы дрогнули слегка.
Сидел,
Молчание храня,
Весь долгий вечер у огня.
Потом пахал,
Плуг старый правил,
В хозяйстве помогал как мог,
Готовил сыр, забор поставил -
И вдруг нежданно занемог.
Он заболел болезнью странной:
Ходил рассеянный, туманный,
С соседями не говорил,
И есть не ел, и пить не пил.
Он вспоминал всю жизнь печально,
Как вспоминают старики, -
То встречу,
Где родник хрустальный,
То перестрелку у реки,
То дом в долине Гурджистана,
Где сыновья его и дочь, -
И таял, таял тихо, странно,
Никто не мог ему помочь.
И незадолго до кончины
Сказал он матери своей:
- Люби их,
Как любила сына, -
Хатун, и дочь, и сыновей.
Их позови из Гурджистана…
А я… а я уже не встану.
Забыл меня, наверно, бог,
Уже конец мой недалек.
Дрожу, мне у огня морозно,
И смерть стучится у двери.
Ты завтра, мать,
Пока не поздно,
Всех родственников собери.
Мать плакала и горевала
И поутру родню созвала-
Они заполнили весь дом.
Саманд заговорил с трудом:
- Я умираю…
Вы простите
Мне все, в чем был я виноват.
Прошу: детей моих любите
И ту, на ком я был женат. -
Он всех обвел тяжелым взглядом,
Холодный пот утер с лица:
- Меня похороните рядом
С могилой моего отца… -
Горел очаг.
Дрова трещали.
Негромко женщины рыдали.
Саманд опять глаза открыл
И медленно заговорил:
- Не надо, женщины, не надо!
Зачем? Я жив еще пока.
Лишь над могильною оградой
Уместны слезы и тоска.
Все, что со мной стряслось когда-то,
И гибель друга моего -
Все от проклятого адата,
От древней дикости его.
Прошло у многих счастье мимо -
У тех, кто пылко мог любить,
Не мог лишь уплатить калыма,
Как лошадь,
Девушку купить.
А месть? Ее как ветер носит,
Она - на горе матерей -