– Ты можешь переночевать здесь, в доме, – проскрипела Вирджиния, рассматривая горящие свечи на домиках улиток: – Путь к Гавани Заката идет через холмы, ты легко найдешь дорогу, если отправишься завтра утром.
Чувствуя, как разгораясь, свечи только нагнетают атмосферу, почти совсем не согревая ее, но делая воздух светлее и тяжелее, Берта послушно кивнула.
Глава шестая
Мелодия для фортепиано
Сидя на улице под окном, на котором ползали улитки со свечами, наклоняясь и капая воском на ее плечи, девушка устало смотрела на Зеленое Море вдали. Начало ее путешествия вслед за Счастливчиком Берти не казалось ей удачным. Мало того, благодаря фантазиям Сказочника Берта приобрела внешность почти как у Морских Фей, которых она перестала любить после одного из разговоров с Берти, теперь еще и ее собственная душа тихо постанывала при мысли, что ей придется покинуть этот край, где она так свежо и так сильно начала все чувствовать.
Очередные горячие капли воска обожгли ее спину, улитка переползла через подоконник и направилась вниз, к плечу Берты. Скрипнула входная дверь, и тень в белой рубашке выскользнула из дома. Он присел рядом с ней, без всякого выражения глядя на улитку, облюбовавшую теплое плечо девушки, растопырившую свои глаза-рожки от удовольствия в разные стороны.
– Она же скользкая, – Апрель зевнул, снова тяжело вздохнув: – Тебе, наверное, неприятно…
– Нет, – Берта убрала его руку, потянувшуюся за улиткой: – Не трогай. Ей хорошо, я чувствую. Это так странно – ощущать и понимать другое существо…
– Ты уйдешь, – он тоже перевел взгляд на озеро: – Уйдешь и больше не сможешь ощущать, как хорошо им, существам озер и морей, живым частичкам тебя самой. Красота твоя погаснет, волосы потемнеют…
– Это не моя красота, – покачала головой девушка: – Я никогда такой не была.
– Это твой дом, – возразил Апрель: – Зачем? Зачем тебе человек, которого ты не знаешь?
– Зачем ты меня отговариваешь?
Апрель опустил голову. Из-за открытой двери послышалась музыка. Звонкие клавиши фортепиано рождали необыкновенную, свежую, чувственную мелодию. Она была витиевата, ярка, она сковывала, связывала время, пространство и ломалась, засыхая и рассыпаясь в труху. Она вырастала, возрождалась вновь из собственных семян, пускала корни в вещи, в Мир, питалась его дождями и расцветала его жизнью, его Солнцем, его рассветом. Проливалась со своих лепестков его леденящей утренней росой. Мелодия обвивалась вокруг Берты, втискивалась в ее разум и укоренялась даже там, где сама Берта не могла найти жизненных сил. В каждом темном уголке, в каждом мертвом воспоминании.
Когда музыка поползла по ее рукам, сплетая пальцы в узелки, Берта повернула голову к Апрель и спросила его:
– Что это?
Но он не оторвал взгляда от Зеленого Моря вдали. С удивлением поняв, что мелодия не производит на него такого действия, как на нее, Берта увидела, как его губы ответили:
– Это плющ. Он, наверное, уже зацвёл. Скоро рассвет.
– Мне пора.
Он остался сидеть на земле под окном.
Когда Берта обернулась, она увидела в дверном проеме, как распускающийся белыми граммофонами-цветами плющ играет на фортепиано.
Дорога ее вела среди цветущих холмов, и девушка каждой клеткой своего тела чувствовала, как сгущаются облака в небе во время рассвета, она слышала голоса Морских Фей с берега, их зов, видела манящие жесты и открытые объятия. В ее сердце родилось желание броситься в воду, легко выпорхнуть из нее, слушать снова и снова живую мелодию фортепиано, мелодию самой природы. Живое воплощение сказки. Чувствовать бархатное касание улиток на плечах, запах водорослей на озере, потоки ветра, холодящего белую полупрозрачную кожу.
Но, по мере того, как она уходила все дальше и дальше, желание это ослабевало. Оно умирало медленно, вытесняемое образом Берти, всплывающим в памяти. Под блузку она положила письмо, которое дала ей Вирджиния, простая льняная юбка скрывала ее ноги до колен. Девушка шагала по тонкой тропе среди высоких трав и раскрывшихся под первыми лучами солнца цветов. В плетеные босоножки ее набивались сломанные стебельки, и травяные соки, пропитывая подошвы бертиных ног, задавали ей несмелые, слабые вопросы:
«– Зачем ты сломала нас? Зачем идешь по этой тропе? Зачем ты идешь туда? Почему ты уходишь?»…
Каждый новый шаг притуплял ее чувства, и, преодолев дорогу, ведущую через холмы, Берта перестала слышать тоненькие голоса диких цветов, потерявших свою жизнь под ее ногами. Перед ней открылся потрясающий вид: Гавань Заката, зажатая между двумя гигантскими скалами, встречала рассвет нового дня.
Всего один корабль стоял у пристани, его окружали крохотные, по сравнению с ним, дряхлые лодочки, с веслами и без весел, с рыбацкими сетями, со стариками, одетыми в рванье, спящими сидя прямо там же, в своей непрочной скорлупе, качающейся на волнах. У девушки не было часов, она торопливо зашагала, чтобы не опоздать к отправлению корабля. Ей казалось, прошло уже много времени с тех пор, как она покинула дом Вирджинии, и полдень должен был наступить очень скоро.
– Ты напрасно торопишься, девчонка, – услышала она скрипучий голос за спиной: – Еще есть минут сорок до отправления корабля, незачем бежать, ломая цветы, – когда Берта обернулась, она увидела низенького худого старика, держащего в руках два больших кожаных чемодана: – Посмотри, у тебя все ботинки полны стеблей, ты можешь поранить ногу, – указал он ей на ее собственные ступни.
Девушка остановилась, с тревогой глядя на этого человека:
– Откуда вы знаете, что я тороплюсь именно на корабль? – Спросила она.
– Зачем же еще тебе торопиться туда? – Проворчал старик, опережая ее. Он не стал останавливаться, чтобы поговорить с ней, и Берта решительно отправилась вслед за ним вниз с горы в Гавань Заката.
Услышав ее шаги следом за собой, путник вздохнул, что-то проворчал себе под нос и бросил ей через плечо вопрос:
– Ты что, собираешься на Фирру?
– Да, – кивнула Берта.
– Глупая затея, – покачал он головой: – Что делать там тебе, созданию воды и музыки?
– У меня свои дела. – Берта вспомнила, о чем предостерегала ее Вирджиния – нельзя никому в Гавани говорить о том, зачем она едет на остров.
Старик пожал плечами, и остаток спуска с холма они прошли молча. Трап корабля был спущен, но никто не поднимался по нему. Множество людей продавали что-то в высоких плетеных корзинах у самой пристани. Моряки-оборванцы шумно торговались, курили, смеялись и таскали купленные корзины к трапу. Путник с чемоданами сел на опрокинутое приливом дерево, которое было настолько сильным, что продолжало расти даже в горизонтальном положении.
Не зная, что делать дальше и к кому обратиться, чтобы ее взяли на корабль, Берта тоже села рядом с ним, ожидая неизвестно чего.
– Так как же, – заметив ее рядом с собой, старик сразу же пустился в расспросы: – Зачем Фея Моря собралась в порт, где живут одни только нищие и торговцы?
Берта внимательно посмотрела на него:
– Почему вы думаете, что я Морская Фея? Моя внешность лишь…
– Твоя внешность угасает, – перебил ее старик: – Медленно, едва заметно для окружающих. Но, это только пока. Ты очень быстро погаснешь совсем, если покинешь эту землю…
А она вдруг почувствовала силу дерева, на котором сидела. Каменное противоборство коры с соленой морской водой ударило по ее чувствам. Сжимая порыв, клокочущий в груди, Берта склонила голову, несколько прядей ее волос спали на лицо, и девушка заметила, что ее локоны снова пылали белизной с едва заметным серебристо-голубым оттенком.
Так же она почувствовала ладонь, коснувшуюся ее подбородка, приподнимающую ее лицо. Берта смотрела не на глаза, а на морщинистые губы путника: