Быдло выбрало небольшую спаленку с видом на летнюю уборную дворцового сада, но велело перенести к себе царскую кровать с балдахином:
- Непременно хочу на этой постели спать!
Через некоторое время городской судья и палач пришли к быдлу узнать, какой казнью казнить схваченных разбойников.
- Желает ли его превосходительство предать их колесованию, четвертованию, разрыванию конями или же будет достаточно их просто повесить?
- Казнить называется - это зачем? - спросило быдло.
- Как зачем? - растерялся судья. - Должны же мы наказать их убийство и разбой!
Быдло опять не поняло:
- Они убивали, а теперь ты их убьешь, где же тут наказание?
Судья заморгал:
- Но ведь этой карой мы как раз пресечем дальнейшее злодейство, разве не так?
- Я таких остолопов отродясь не видало,- начало сердиться быдло. - Раньше они убивали, теперь ты их хочешь убить, а завтра они скажут:"Раньше нас убивали, а теперь мы будем!",ты этого, что ли, хочешь?
- Но, ваше превосходительство, они же будут мертвы! воскликнул потрясенный судья.
- А если воскреснут? - спросило быдло.
- Но, ваше превосходительство, этого же не может быть!
- А остолоп судьей может быть? - спросило быдло. - А другие вместо них могут быть? Ты говоришь, что хочешь наказать и пресечь убийство. Но разбойники сидят у тебя в тюрьме в колодках и больше никого не способны убить, даже себя, а вот ты,- ты, я вижу, хочешь теперь убивать вместо них!
Озадаченный судья спросил:
- Так что же тогда с ними делать?
Быдло думало недолго:
- В городе отсутствует призор за нечистотами, валяются прямо на улицах. Надо образовать из разбойников золотарную дружину, пусть ходят за говном.
- Как долго? - спросил судья.
- Пожизненно, пока не исправятся.
Разбойники встретили это решение с ликованием. С прирожденной свирепостью они накинулись на нечистоты, зорко высматривая их со своих колесниц по всей столице. Шут Ерошка посоветовал быдлу ввести налог на горожан за содержание золотарной команды. Вдобавок, быдло само часто выбиралось в город и, если видело у какого-либо дома нечистоты, то шло к хозяину и заставляло убирать. Горожане сначала ворчали, но за недолгое время в столице установилась чистота.
- Ты смотри-ка,- удивлялись в народе, - быдло-быдло, а ведь чисто стало!
- Да, и дышится как-то свежей!
Через некоторое время судья вновь пришел к быдлу:
- В городе много воровства и бесчинства, как с ним бороться?
Быдло вновь не задумалось:
- Всех замеченных зачисляй на разные сроки в золотарную команду!
Эта мера оказалась на удивление действенной. Некоторые, попав в дружину золотарей, пробовали валять дурака, но в руках золотарей скоро становились как шелковые. В короткий срок в городе почти совершенно перевелось воровство.
- А быдло-то у нас хорошее,- стали говорить горожане. Быдло, а... лучше стало!
- Лучше! Куда лучше!
И горожане полюбили быдло. Особенно им нравилось то, что оно не чинилось и часто появлялось в народе. Действительно, быдлу быстро надоело видеть перед собой за обедом тупое лицо императора Гордея. Быдло стало есть у себя или вместе со слугами. Оно вело с ними различные разговоры и обо всем расспрашивало. Большинству слуг льстил простой обычай быдла, хотя быдло иногда любило похвастать и порой туманно намекало на свое высокое происхождение, которого, впрочем, оно и само не знало. В государственном совете быдлу тоже скоро надоело: министры с жабьими лицами мололи какую-то чепуху под видом обсуждения государственных вопросов. Быдло забросило государственный совет и больше выбиралось в город, проявляя ко всему неиссякающую любознательность. То оно заходило в лавку и принималось расспрашивать о товарах и торговле, то останавливало какого-нибудь мужика с возом овощей и выпытывало у него, сажает ли он репу и капусту и трескает ли гусей с яблоками. Если быдло видело какой-либо непорядок, то свирепело и посвойски разделывалось с виновником, а особенно было взыскательно в отношении нечистоты. Поэтому, если перед быдлом было грязно, то псоле быдла становилось чисто. Горожане подметили это. Заметили и то, что быдло никогда не обсирает женщин, стариков и детей. Его спросили:
- Как ты узнаешь, дяюдюшка, что такого-то обосрать надо?
- Я холуя изнутри чувствую,- объяснило быдло.
И действительно, быдло не ошибалось. Однажды оно неожиданно для себя обосрало какого-то мужика на углу рыночной площади и долго у него допытывалось, в чем он провинился. Мужик все отрицал.
- Может быть, ты из дома деньги тащишь и в кабаке пропиваешь? - спрашивало быдло.
- В рот капли не беру,- отказывался мужик.
- Тогда ты, наверное, жену и детей бьешь?
- Я не женат, ваша светлость!
- Дядюшка быдло,- начали подсказывать из толпы, - да ведь это живодер Шкуркин! Он шкуры с собак живьем сдирает, а перед тем мучит почем зря!
- Ну, вот,- зря не обосру,- сказало быдло. - Ступай-ка, живодер, на месяц в золотари, а собак больше не мучь!
- Князь-правитель суров, но справедлив! - закричал ябеда, живший наискосок от дворца - и тоже загремел на три месяца в золотари.
В тот же день быдло встретило на базаре купца Терентьева.
- Эге. да это Ермолай Егорович!
- Здравствуйте, ваше превосходительство,- отвечал Терентьев, снимая шапку.
- Ну, ну,- сказало быдло,- что это ты чинишься, давай-ка по-старому. Приходи ко мне вечером во дворец, непременно хочу с тобой потолковать.
Оно наказало страже:
- Купца Терентьева ко мне всякий час пускать!
Вечером за самоваром быдло спросило Терентьева:
- А ведь ты, купчина, с разбойниками-то раньше знался,не холуйство ли то?
Купец Терентьев аж блюдце выронил из рук.
- Дялюшка, да разве я своей волей! Пришли ночью, в руках пистоли, суют товар: "Бери, а нам припас привезешь!". Лица страшные, как откажешься? Мало того, что убьют, так дом подожгут: семью разорят! А от царя какая защита? Ох, и натерпелся от них страху!
- Ну, ну! - похмыкало быдло. - Я ведь тебя, Ермолай Егорович, тоже обосрать хотело сначала, а не стало: умен больно! Когда в лесу-то,- помнишь? - я подумало, ты меня к разбойникам нарочно завез, а ты, значит, наоборот, - через меня от них отделаться решил!
- Да что ты, дядюшка,-смутился купец. - Получилось так!
- Умен, умен,- похвалило быдло. - Теперь если в город приедешь, ко мне всегда заходи!
Купец стал заезжать к быдлу и беседовал с ним об устроении торговли. Его страх понемногу рассеялся, и они с шутом Ерошкой договаривались до разных новшеств.
- Ярмарка - вещь хорошая, но надо бы, чтоб в городе постоянно было что-нибудь такое,- рассуждал Терентьев. Приедешь туда и видишь, где, кто, почем торгует.
- А вы, Ермолай Егороыич, разве видели такое в западных странах? - спросил его позже посол Калдин. - Это называется у нас,- и посол произнес по-иностранному.
- Да нет, мне куда уж в иноземье,- засмущался купец. - Я так, от себя прикидываю.
Среди знати к быдлу относились по-разному. Половина партии Агафона при дворе видела в нем противовес императору Гордею, но остальные считали быдло виновником изгнания принца. Находились и такие, кто чувствовал подобно народу.
- Вы знаете, Таечка,- признавался князь Песков фрейлине Журавлевой,- князь-правитель меня ставит порой в тупик. Больше всего мне нравится, что он не пытается корчить из себя сановника. Я, признаться, опасался еще другой крайности,- этако игры в близость к народу с его стороны, но нет,- он простодушен - и только. А порой это простодушие у мней всякого ума, и я, право, теряюсь. Но, главное, мне стало как-то легче. Я хожу теперь во дворец, не опасаясь подвергнуться высочайшему оскорблению, и вообще - как бы это выразиться? - чувствую какую-то приподнятость. Правда, во дворце теперь иной раз пованивает, но...
Журавлева задумалась.
- Вы знаете, князь, со мной происходит что-то подобное, - созналась и она. - Не могу объяснить, в чем тут дело, но в нем какое-то обаяние. Я бы даже сказала, что меня к нему както притягивает...