Выбрать главу

Анар

СКАЗКА О ДОБРОМ КОРОЛЕ

Во времена стародавние в стороне чужедальней, не то в Океании, не то в Мавритании жил-был король. Добрый король. Очень, очень добрый король. Бывают же и злые короли, не так ли?

А этот был добрый. Любил своих подданных и никогда их не казнил, даже не наказывал.

За всю свою долгую-долгую жизнь король, поверите ли, не только что человека, даже клопика не раздавил. А посему королевское ложе кишмя кишело насекомыми, и король страдал бессонницей. Он ловил при свете ночника клопов и блох, но не давил их, а бережно перекладывал в постель королевы. Не со зла, нет, он очень любил королеву, просто сон у нее был отменный, так что и целая армия насекомых не могла потревожить ее.

Во сне королева так громко храпела, что колонны хрустально-железобетонного королевского дворца-бункера ходили ходуном.

Бедный король! Стоило ему, переселив всех блох и клопов, на миг задремать, как его тотчас будил храп королевы.

Утром королева просыпалась свежая и румяная после крепкого сна, а король опять-таки не мог отдыхать — его ждали государственные дела. Это был несчастный король. Несчастный и добрый. Это был очень-очень добрый король.

Сказать по правде, ему смертельно наскучило быть королем. С превеликой радостью отказался бы он от трона. Но сделать это было никак невозможно. Потому что тогда королем стал бы первый министр. А этот — не только бы всех блох, клопов и воробьев в королевстве истребил, но и коллег своих — министров, а в первую очередь, самого короля. Король же, хоть и жаждал сна, но не вечного. Отнюдь.

Король не отказывался от трона, ибо отлично все понимал. Это был не только добрый и несчастный, но и очень мудрый король. Очень, очень мудрый,

Это был добрейший, несчастный и мудрейший король. К тому же это был и очень одинокий король. Все подданные в его королевстве были парными. При дворе было восемь поваров, восемь кучеров, восемь стражников, восемь министров и восемь поэтов. Повара ненавидели друг друга, ибо никак не могли сойтись во мнениях о конечной цели мироздания. Кучера дрались на кулачках, ибо никак не могли договориться, в чем смысл бытия.

Один поэт писал анонимку на другого, доказывая, что рифмы собрата грозят устоям королевства. Стражники и министры доносили друг на друга. Но никто из них не был одинок. Каждый был среди коллег — напарником. Один король был одинок, как перст. У королей, как известно, не бывает ни коллег, ни желаний!

Кучер желал стать поваром, повар — стражником, стражник — поэтом, поэт министром, а министр — королем. В конце концов королем мечтал стать каждый. Кроме самого короля, потому как он уже был им.

Все сплетничали и жаловались королю друг на друга. А король никому не мог пожаловаться. И посплетничать ему было не с кем. Разве что с королевой. Но королева покинула его. Она сбежала с первым министром.

И первый министр долго ждал своего часа, но однажды понял, что король никогда не умрет и не уступит ему власти. А ему страсть как хотелось стать королем, а пуще того, мужем королевы. Королева была так юна, нежна и тонкостанна, что, проглотив вишенку, казалась беременной.

У королевы была заветная мечта, и, пообещав исполнить ее, первый министр склонил ее сбежать с ним не то в Бенгалию, не то на остров Шпицберген. Там они основали свое королевство, и первый министр, то бишь новоявленный король, исполнил, что обещал: он записал храп спящей королевы и объявил его государственным гимном.

Каждую ночь радиостанции нового королевства передавали гимн-храп, и новый король с наслаждением слушал его. Он любил свою королеву, а коли любишь, так и храп — не храп, а дивная музыка.

Старый король, уязвленный изменой жены и коварством министра, запретил своим подданным слушать чужое радио. Но подданные тайно слушали храп бывшей королевы. Одни из любопытства, — прежде-то им никогда не доводилось слышать его, другие из злорадства, так, мол, и надо ему, нашему старому королю, что оставили его с носом. Остальные же слушали с искренним сожалением и недоумением, как же, мол, мудрый король наш упустил королеву с храпом-гимном.

Втайне от всех слушал радио и сам король.

В заветный час он удалялся с маленьким транзисторным приемником в королевский нужник, запирался там и вожделенно слушал храп, который так мешал ему когда-то спать, и по которому он так теперь тосковал.

Слушал и вспоминал, как в молодости познакомился на танцплощадке с прелестной королевой, как они ехали вместе в трамвае, как пахли ее волосы, когда он впервые поцеловал ее в темном подъезде своего хрустального королевского дворца. Слезы текли по щекам короля. Это был очень сентиментальный король.

Храп-гимн смолкал, и наступала ночь. Одинокая ночь одинокого короля в одинокой постели, в которой уже никогда не будет королевы. Даже клопы и блохи куда-то поисчезали.

Наступила зима, и совсем невесело стало королю. Зимние ночи были нескончаемы, и король лежал без сна, уставившись в высокий, как небо, потолок своей опочивальни. Лежал и думал, о том, как бы ему заснуть и увидеть во сне королеву. Как бы сделать так, чтобы она пришла в его сон, в его постель, в его дворец, в его страну… Никто бы просто не прознал про то, и никаких тебе сложностей, нот, деклараций, соглашений.

Но тут короля ожгла мысль, что ведь королева-то может присниться кому-то другому. Он представил себе это и совершенно расстроился. А что, если она снится кому-то из его подданных? Может статься, что его новому министру… Король в бешенстве вскочил со своего ложа. Он был добрый и мягкосердечный король, но такой измены не желал прощать ни королеве, ни первому министру, ни последнему кучеру. И король принял решение. Это был ко всему еще и очень решительный король.

По королевскому указу, все подданные, от министра и до цирюльника, отныне обязаны были письменно докладывать о своих сновидениях. Теперь король только и занимался тем, что читал длинно изложенные сновидения, как правило, путаные и бессмысленные. Королю это вскоре смертельно наскучило, и он решил ограничить поток, ввести его в строго отмеренное русло. Донесения о сновидениях не отменялись, они no-прежнему должны были быть подробными и точными. Но сами сновидения сокращались до одного в неделю. Видеть сны разрешалось только по воскресеньям. Но для особо важных лиц, министров и стражников, как водится в цивилизованных королевствах, предусматривалась надбавка — полсновидения по четвергам.