– Не ковыряй в носе, мать помрет.
Горбун испуганно дернул рукой.
– Ковыряй, ковыряй, я пошутил, – разрешил Гринька, налегая на весла.
Петух вскочил на корму лодки и, захлопав крыльями, отчаянно закукарекал.
Владычица смотрела в окно, как удаляется Гринькина лодка. Сзади подошла нянька и, погладив хозяйку по голове, облегченно сказала:
– Ничего, матушка. Дух с ним совсем. Авось не пропадет.
А потом пришла в деревню беда. Заболела скотина. В одном дворе корова лежала на боку и смотрела грустными глазами на свою хозяйку, которая причитала, обливаясь слезами:
– Что же ты, кормилица моя, глядишь на меня своими глазоньками! Да и кто же тебе сделал порчу такую?
В другом дворе старик сидел и молча смотрел на дергающуюся в конвульсиях корову.
Еще одна корова лежала дохлая посреди деревни. Жалобное мычание не умолкая висело в воздухе.
Возле дома Владычицы собралась ропщущая толпа. Владычица металась по своей комнате, боязливо поглядывая в окно и не решаясь выйти к народу.
Дверь в ее комнату отворилась. Подталкивая перед собой девчонку лет пятнадцати, вошел Афанасьич.
– Вот, матушка, – сказал он, – Ксюшка болтает, будто видела, как Анчутка на восходе солнца собирала возле дома росу.
– Сама видела, матушка, – охотно подтвердила Ксюшка. – Вышла я это утром на двор, гляжу, Анчутка над травой руками эдак разводит и какие-то слова говорит, а какие – не разберешь: видать, бесовские. А еще, матушка, на плече у ней на левом, вот на энтом месте, – пятно. С ладонь, пожалуй, а то и поболе.
Перед теремом Матрена и горбун Тимоха воевали с бушевавшей толпой.
– Отойдите, окаянные! Отойдите, кому говорят! – надрывалась Матрена.
– Куда лезешь! – в тон ей кричал горбун, тыча кому-то кулаком в нос.
– А пущай выйдет, Владычица! – петухом налетал на Матрену Степан. – А пущай она нам объяснит, за что Святой Дух посылает на нас такую кару.
Дверь терема резко распахнулась, на крыльце появились Владычица, Афанасьич и Ксюшка.
Толпа мгновенно умолкла. Ксюшка старалась держаться за спиной Владычицы. Владычица схватила ее за руку и вытащила вперед.
– Ну, говори, – приказала она.
Ксюшка нерешительно мялась.
– Говори, – повторила Владычица, – не бойся. А то бегать наушничать все горазды, а выйти и сказать правду народу – страх берет.
Ксюшка сбежала с крыльца и стала пробираться к Анчутке. Народ расступился. Оставшись один на один с Ксюшкой, Анчутка смертельно побледнела.
Ксюшка прыгнула на нее кошкой, схватила за ворот, рванула. Платье затрещало, обнажив Анчуткину спину. И все увидели большое родимое пятно у нее на плече.
– Вот он, колдовской знак! – торжествующе объявила Ксюшка.
Толпа кольцом сомкнулась вокруг Анчутки и угрожающе надвигалась. Анчутка в страхе озиралась, заглядывала в лица людей, ища в них сочувствия, но все они были одинаково беспощадны.
– Топить ее! – истошно завопил кто-то.
– Топить! – всколыхнулась толпа.
– Стойте! – вскинула руку Владычица, и толпа перед ней расступилась.
Она шагнула к Анчутке, отогнула разорванный ворот платья, который Анчутка придерживала рукой, глянула на пятно и снова закрыла.
– Пущай она от нас уйдет, – объявила Владычица народу свой приговор.
– Пущай уйдет, – повторил Афанасьич.
– Пущай уйдет! – подхватила толпа.
– Благодарствую, матушка, – осмелев, поклонилась Анчутка Владычице. – Благодарствую за милость твою, за то, что ты Гриньку сперва загубила, а теперь вот и мой черед наступил. – Она выпрямилась и гневно крикнула: – Не можешь простить нашу с Гринькой любовь! Силу свою показываешь!
Владычица хмуро посмотрела на нее и сказала:
– Иди за мной! – и повернулась к терему.
– Не пойду! Не пойду! – Анчутка в ужасе кинулась прочь, но тут же забилась в руках мужиков.
Они протащили ее к терему, втолкнули в комнату. Вошла Владычица и прикрыла за собой дверь.
Анчутка стояла посреди комнаты и смотрела на Владычицу со страхом и ненавистью.
– Сядь! – приказала Владычица. Анчутка села.
Владычица подошла, погладила ее по голове и тихо сказала:
– Бедная ты моя.
Анчутка, не ожидавшая такого начала, упала лицом на стол и зарыдала.
– Ладно-ладно, – проводя ладонью по ее волосам, успокаивала Владычица.
Зачерпнула ковш воды из деревянной бадьи, стоявшей на лавке, поднесла гостье. Та судорожно впилась в ковш, стучала о его края зубами, но никак не могла напиться – вода проливалась, текла по подбородку на грудь.
Ожидая, пока Анчутка успокоится, Владычица ходила по комнате из угла в угол, потом заговорила, медленно подбирая слова:
– Вот ты говоришь насчет Гриньки и сама знаешь, что зря. Правда, люб он мне был и на тебя зло таила, но это все раньше, а теперь здесь, – она ткнула себя пальцем в грудь, – ничего не осталось. Ни любови, ни зла. Место мое такое – не позволяет сердце на одного тратить, остальным не хватит. И кабы ты была на моем месте, а я на твоем, то ты сделала бы то, что делаю я, потому что никто из нас в жизни своей не волен, а идет по тому пути, который Он, – она подняла палец вверх, – нам назначил.
Владычица остановилась у окошка.
– Ты погляди, сколько людей – столько и радости и горя. У каждого свое. Но ведь радость при себе держат, а горе несут ко мне. И Палашка, и Степан, и Тимоха. Как будто у меня своего мало. А я все принимай, всех утешай. Это ж откуда столь силы взять, чтоб такое-то выдержать?
И такая тоска и горечь были в глазах у Владычицы, что Анчутка не выдержала – отвела взгляд.
Владычица опустилась на скамью.
– Никому не говорила, а тебе скажу – не знаю, кому из нас нынче тяжельше.
Она закрыла лицо руками. Анчутка подошла к ней, встала на колени и приложилась губами к ее ногам.
– Прости, матушка, – тихо сказала Анчутка. – Виноватая я перед тобой.
– Иди, – не отрывая рук от лица, сказала Владычица.
Анчутка направилась к выходу, взялась за ручку двери, и тут Владычица остановила ее:
– Погоди.
Подошла к Анчутке, внимательно на нее посмотрела и тихо сказала:
– А что ж ты с Гринькой-то не ушла?
Анчутка опустила голову и еле слышно сказала:
– Не взял он меня.
Владычица отвернулась и, не глядя на Анчутку, вздохнула:
– Нет, Анчутка, ты не любила его.
Анчутка бросила на Владычицу отчаянный взгляд и вдруг сорвалась с места и бросилась к выходу.
Владычица подошла к кровати и легла, уткнувшись лицом в подушку.
Потом во дворе раздался шум. Люди что-то кричали на разные голоса, а слов было не разобрать. Владычица подняла голову и прислушалась. Вошла Матрена.
– Что там за шум? – поинтересовалась Владычица.
– Да ведь это… Анчутка от тебя выбегла, ровно шальная, да напрямки к морю. Ее хотели пымать, да куды там – с обрыва головой бухнулась, и только круги по воде.
Владычица села на кровати и расширенными от ужаса глазами посмотрела на Матрену.
Владычица бродила по лесу, искала траву. Лето клонилось к осени, и это было заметно по тому увяданию, которое тронуло уже своим дыханием лес. Было сыро и холодно.
Она зашла далеко и не столько собирала траву, сколько просто гуляла, наслаждаясь одиночеством и природой. И вдруг услыхала какой-то звук, который показался ей сначала криком зверя, а потом она поняла, что это стонет человек. Стон повторился, и она, продираясь сквозь кусты, осторожно пошла на него. Когда перед ней открылась небольшая поляна, она встала за дерево и затаилась.
На краю поляны под деревом стоял шалаш. Перед шалашом валялись перья и пустой ремешок, привязанный к колышку. Из шалаша доносился стон. Владычица осторожно приблизилась и заглянула внутрь шалаша. В шалаше на свалявшейся подстилке из отсыревшего сена лежал, разметавшись, Гринька. В какое-то мгновение она решила, что ей надо уйти, и пошла быстро, не оглядываясь, в сторону деревни. Наткнувшись на дерево, остановилась, прислонилась к нему щекой. И вдруг со всей ясностью поняла, что именно должна сейчас делать. Уже не раздумывая ни секунды, она кинулась со всех ног назад к шалашу. В шалаше она расправила сено под Гринькой, сняла с себя полушубок, укрыла им Гриньку, а его голову положила себе на колени. Напоила его из стоявшего рядом кувшина болотной водой. Он успокоился и затих.