Выбрать главу

Провёл Джаншах, затем пошёл он по горе.

И шёл два месяца по каменной стезе,

Питаясь горьким соком диких огурцов.

И, наконец, дошёл до самого конца,

К подножью быстро он спустился, там долина:

Кусты, деверья, птицы, травы, что перина,

Плоды поспевшие висят аж у лица.

Ликуя искренне, вкусив плодов, идёт

Он по долине, видит тёмное ущелье,

А из него ручей, излившийся в веселье.

И счастье… цветиком в душе его цветёт!

А вот долина, что виднелась с высоты!

Он стал ходить по ней направо и налево,

И поворачиваться смело и несмело,

Да вдруг увидел пред собой — предел мечты:

Дворец волшебный, купола под небесами!

Он подошёл к нему. Вдруг старец у ворот…

Прекрасный ликом, вот к себе его зовёт,

И словно светом солнца светит он глазами…

Джаншах приблизился, приветствуя его.

Ответил старец:

— Сядь, дитя, да отдохни!

Кто ты, куда идёшь, зачем считаешь дни?

Заплакал юноша, не зная от чего…

Принёс старик ему еды да говорит:

— Ты разрываешь сердце мне, сынок, уймись.

И расскажи мне, что случилось, не таись.

Джаншах Аллаха милосердного молит:

— Благодарю тебя, Аллах, за эту встречу!

И всю историю свою, и все напасти

Он рассказал ему, и плакал вновь от счастья:

— Скажи мне, кто ты? — А старик:

— И я отвечу…

Знай, о, дитя моё, долина и дворец,

И всё, что в нём, и что заложено в долину,

Принадлежит всё Сулейману господину.

Знай, сын Дауда — царь Времён, векам Отец.

Меня зовут шейх Наср, я птицам мира царь.

Учил меня сам Сулейман их языку,

И, власть над ними дав, велел мне на веку

За сим дворцом следить, храня его как встарь.

Здесь не ступал ни сын Адама, ни Адам,

Что на земле живёт. Здесь Даль для всех Времён.

Столица Вечности миров и всех племён.

И птицы раз в году слетаются в наш Храм.

Мы производим им досмотр, и улетают

Обратно птицы.

А Джаншах молит опять:

— О, как домой бы улететь, заждалась мать…

В ответ ему старик:

— Об этом годы знают,

Но мы находимся от Каф горы так близко,

Что до прилёта птиц уйти нельзя никак,

А прилетят все птицы, дам тебе я знак,

И поручу тебя одной из них, без риска.

Придётся жить тебе пока краю моём.

Он жил у старца, ел плоды и наслаждался.

А срок прилёта птиц всё время приближался.

И шейх ключи Джаншаху дал, сказав притом:

— Открой к прилёту птиц все залы, двери замка,

Всё осмотри, и лишь одну не трогай дверь.

Иначе быть тебе среди своих потерь.

И сам отправился встречать птиц спозаранку.

А что касается Джаншаха, сразу он

С ключами замок обошёл, открыв все двери,

А ту, запретную, не тронул, но уверил

Себя в возможности открыть её, потом…

Подумав так:

— Возможно, эта лучше всех,

Что во дворце, зачем бы шейх мне не велел

Туда ходить?

Какую мысль в себе имел?

Я посмотрю, рабу простится этот грех…

А ключ от зала был, конечно, золотой.

И дверь кедровая, тяжёлая, резная…

Он приоткрыл, а там… палата расписная!

А в ней — бассейн, и замок маленький витой.

Он весь из золота, сребра и хрусталя!

А створки всех окон из яхонта, а пол

Из малахита! Он, конечно же, вошёл,

И всё смотрел и удивлялся, мир хваля.

Бассейн тоже золотой, а в нём вода,

По краю маленькие бронзовые вазы,

И птицы сделанные, словно по заказу,

Для струй фонтана, и вода в них, как слюда!

А ветерок качал тихонько струйки дива,

И звуки нежные лились, переливаясь.

Джаншах смотрел, всё больше, больше удивляясь,

И стал гулять по саду: — Как же всё красиво!

Зашёл в дворец, а там чудесные ковры,

И много редкостей, диковинок, и чаши

Все в жемчугах, что и не вздумается краше,

Рубины ценные в оправах, как дары…

Взошёл в шатёр, что размещён был у пруда,

И там заснул на мягком ложе, а потом,

Когда проснулся и ушёл волшебный сон,

Увидел птиц, каких не видел никогда…

Три птицы, севши у бассейна, поиграли,

А следом перья поснимали, как наряды,

И стали девицами, сладкими для взгляда,

Такой красы мы в мире нашем не видали…

Луна смутилась бы от дерзкого сравненья,

И солнце стало бы бледнее рядом с ними,

Такие прелести достойны лишь богини,

Стройны все трое, словом — чудо восхищенья.

Джаншах приблизился, приветствуя их нежно.

Они ответили. А он с вопросом к ним:

— Кто вы, красавицы, велением каким