Всю человеческую жизнь хранит судьба,
Судьбой любовь сердец повсюду управляет.
Но кто не знает, иль об этом забывает,
Тому несчастья шлёт, страдания раба…
А уж Булукия намазал соком ноги,
Что прежде с Дарием они насобирали,
И по поверхности воды пошёл, за Дали,
Где Мухаммада прославляли. Понемногу
Он так до острова прекрасного добрался,
Подобен райскому: и реки полноводны,
И горы с пышными лесами благородны,
И много фруктов. Он у дерева остался,
Где листья сочные подобны парусам,
Да вдруг увидел рядом скатерть дорогую,
На ней уставлено всё яствами, златую
Посуду видит и не верит уж глазам…
Над этой скатертью на ветке птица диво!
Сама из жемчуга морского, изумруды
На перьях светятся, а резные лапки — чудо,
А клюв из яхонта, блистает вся красиво.
И милосердного Аллаха прославляла
Она, воркуя, и хвалила Мухаммада.
— Что ты такое, — он спросил, — очам отрада?
— Я — птица райская, по кущам я гуляла.
Узнай, Аллах великий выдворил Адама
Из сада райского и дал ему листы,
Четыре листика небесной чистоты.
Один листочек пал на землю возле сада,
Его сжевали черви, следом вышел шёлк!
Другой газели съели — мускус появился,
А третий — пчёлами уж в мёд преобразился,
Четвертый — пряностям из Индии дал толк.
А следом птица говорит:
— Послушай сказку,
Я помню столько сказок, что не перечесть,
Но только в древних ты найдёшь святую весть,
Хоть и в других услышишь верную подсказку…
Когда-то жил в Багдаде счастливо купец,
Владел богатствами отца, преумножая
Трудами честными и счастье пожиная.
Кумиром стал для многочисленных сердец…
А корабли с его товарами ходили
К далёкой Индии! И мудрые советы,
Что получал он из Кордовы на ответы,
Ему не раз благую службу сослужили.
Благоприятно было время для него!
Но вот однажды… он узрел в себе изгоя,
А все богатства, что сулили мир покоя,
Исчезли разом, будто канули на дно…
Казалось, близкие с друзьями отвернулись,
И перестали понимать. Так он решил,
Что, вероятно, где-то сильно нагрешил,
Коль так безжалостно тиски судьбы сомкнулись…
Решив в Испании искать себе поддержку
У покровителя былого своего,
Через пустыню он пошёл и, как назло,
Его ограбили… Он стал рабом, в насмешку.
С большим трудом, всё ж удалось ему бежать.
Но обожжённое лицо и кожа стали
Столь неприятны, что купца повсюду гнали,
И только странники пытались поддержать,
Давая скудные одежду и питанье…
А губы жгла солоноватая вода,
Такой не пробовал он раньше никогда,
Хотя она дарила некое познанье…
Вот, наконец, достиг он града Короля,
Что помогал ему советами не раз,
Но стража гнала оборванца каждый раз,
Как приближался он… Войти было нельзя.
Пришлось ему наняться мусорщиком. Так,
Скопив немного денег, он уж мог одеться,
И, как обычно говорят, сумел втереться
В доверье к слугам Короля за свой пятак.
Воспоминания о дружбе с Королём,
В счастливом времени ушедшем, оживляли
Его надежды… Но теперь-то унижали
Его любой и каждый, звали же вралём,
Что наложило отпечаток на манеры,
Купцу пришлось их как бы заново учить.
Спустя три года… он сумел лишь получить
Аудиенцию, освоив… чувство меры!
И вот, он входит в Тронный зал!
Ну, наконец!
Король… узнал его и, рядом посадив,
Просил поведать свой нерадостный мотив,
Отметив грустный взгляд, с каким вошёл купец.
Тот рассказал о том, как горькая судьба
Была жестока, как лишился он владений,
И кораблей, и в череде всех невезений
Скитался в участи несчастного раба…
Как умирал он от болезни и от жажды,
Терзал как голод, одиночество давило,
Как был в плену и как бежал, теряя силы,
И как он нищим ко дворцу пришёл однажды…
Король, всё выслушав, назначить повелел
Высокой милостью… придворным пастухом,
Дав сто овец, он указал высокий холм,
Где надлежит ему трудиться…
Не сумел…
Досады скрыть купец! И всё ж благодарил.
Но, как привёл на холм он стадо, заболели
Все сто овец и скоротечно околели,
А неудачливый пастух опять… просил…
Ему помочь.
И вновь Король даёт овец,
На этот раз лишь пятьдесят… Он со стыдом
Погнал на пастбище, на тот же самый холм,