— Тогда допивай воду, которую мы тебе оставили, и пойдем за караваном: надо попробовать присоединиться к ним, чтобы не иметь проблем по дороге.
Этот план удался блестяще: спустившись на дорогу и догнав караван — вереницу медлительных верблюдов, чью упряжь украшали разноцветные шерстяные кисточки, Нимрихиль-Моран поведал грустную историю о том, как его батюшку ограбили и убили пустынные разбойники, а брат заболел проказой, онемел и стал негоден ни к какой работе — «а прежде был силен, хоть в Черную Стражу отдавай!». Суровые караванщики пролили слезу, а Амети так успешно подлизывался к их старшему, что им не просто простили прокаженного, но и оставили ночевать и накормили ужином. Правда, за сухим навозом — топливом для костра — погнали Амети.
На следующий день они уже были своими. Амети и Нимрихиль шли рядом с караванщиками: Моран целый день рассказал погонщикам всякие истории. Один верблюд оплевал Амети, жрец с досады обозвал верблюда «горбатой улумпой», после чего Нимрихиль просто рухнул на обочину и долго лежал в пыли, пока не отсмеялся. Причину смеха нумэнорец объяснить отказался. Арундэль, по-прежнему закутанный в тряпки, шел в хвосте каравана: «онеметь» ему пришлось из-за характерного акцента, с которым он говорил на языке Юга.
Караван благополучно миновал поворот к столице, возле которого стоял отряд Черной Стражи, проверяя все повозки и караваны, идущие из города: из уст в уста люди передавали, что злой до смерти Король ищет соглядатаев из Морского Народа.
— А мне кажется, дело в чем-то другом, — рассуждал вечером во время ужина хозяин каравана, — ведь всем известно, что люди Морского Народы ростом с добрую пальму, значит, их в любой толпе видно.
— Истинно говоришь, — поддакивал Моран, запуская зубы в раскаленный лаваш. — Мудрец, он в корень зрит.
— Морской народ, — продолжал хозяин, — это ерунда. Вот рухи… Слышали историю? Неподалеку от того места, где вы к нам присоединились, рухи съели целое стойбище: женщин, детей… Мужчины вечером приехали, а там только косточки лежат. Говорят, все забрали.
— И как, ничего не оставили? — прищурясь, спросил Моран.
— Что тебе рухи оставят?
— Ну, мало ли, — ответил Нимрихиль и подмигнул Амети, который сидел от страха как неживой, обеими руками вцепившись в наплечную суму, позаимствованную у бедуинов.
В дороге прошло почти целых две недели: изредка по дороге, неторопливо вьющейся между невысокими горами, отшвыривая на обочины прохожих, стремглав пролетал туда или обратно отряд Черной Стражи, поднимая за собой тучу песка, но в остальном все было спокойно. Слухов ходило много, но все они были настолько дикими и жуткими, что правды в них искать не стоило.
Однако по мере приближения к границе с Ближним Харадом прошел тревожный слух о пограничной заставе и пограничных дозорах: случайный вечерний собеседник — пожилой контрабандист — с возмущением рассказывал о том, что перекрыты старые проверенные временем тропы и что солдатам даже велено даже стрелять голубей, чтобы прекратить всякое сообщение с заграницей.
Будучи спрошен, Нимрихиль легко пожал плечами, обозвав все это пустой болтовней, но Амети понял, что тот все-таки несколько обеспокоен.
Когда еще через пару-тройку дней в последних лучах заката караван поднялся на невысокий перевал, они увидели внизу целое море алых светляков: долину со множеством костров.
— Пожалуй, что прав был бродяга, — вполголоса сказал Амети Нимрихилю, когда они отошли в сторону от людей. — Эта долина называется Замковой, потому что на том конце она сильно сужается, и пройти можно только по дороге — мы проезжали здесь, когда ехали посольством. Источник же дает мало воды, и столько людей не стало бы останавливаться здесь на ночлег по доброй воле. Должно быть, там и в самом деле стоит стража.
Следопыт выслушал жреца с каменным лицом, а потом ушел в конец каравана, должно быть, посоветоваться с Арундэлем.
Тем временем караван спустился в долину и, после долгих препирательств с людьми, которые уже заняли все удобные для стоянки места, разместился почти на самом склоне.
Пока ставили лагерь, разводили огонь, пока Альвион принес бурдюк воды, отстояв длиннейшую очередь у источника, настала ночь.
Сходив за водой, Альвион, поманив Амети пальцем, повел его в сторону ближайшего костра:
— Пока готовят ужин, попробуем что-нибудь разузнать.
Подойдя к соседней стоянке, следопыт громко обратился к сидевшим у костра людям:
— Доброго вечера и доброй дороги поутру! Нельзя ли у вас узнать, что тут такое стряслось. Ведь прежде здесь никогда столько народу не стояло..?
— Да вот, — отвечал один из сидевших у костра, — когда известно кому заблажит, еще и не такое будет, — и он плюнул в костер.
Амети и следопыт подошли поближе и тоже сели к огню.
— Король заставу поставил, — сказал другой. — Всех проверяют, в вещах роются. Говорят, соглядатаев ищут, но вот что я вам скажу: это все из-за золота, которое Дхарин запретил вывозить.
Обитатели стоянки обменялись еще несколькими замечаниями, суть которых сводилась к тому, что все не так просто и вообще неспроста. Альвион терпеливо спросил:
— А что за застава? Что они говорят?
— То и говорят: что ищут двух людей Морского Народа — одного рыжего, другого обыкновенного — и южанина. За чужаков обещают по пятьсот золотых.
Если бы Амети не сидел, а стоял, он бы упал. Голова у него закружилась.
— Сколько-сколько? — спросил он слабым голосом, не веря своим ушам.
— По пятьсот за голову. Новыми.
Не давая Амети времени задуматься об открывающихся перспективах, Альвион спросил:
— А за южанина?
— За какого? А, за того, который с ними… Сотню, что ли.
Амети помрачнел и насупился.
— Стоит в заставе Черная Стража, и главным у них — не человек, а просто рух какой-то, — и говоривший снова плюнул в костер.
При словах «Черная Стража» Амети и Нимрихиль насторожились.
— Рух, говоришь? Что ж он такого-то делает?
Его собеседник с досадой дернул за хвост свой шэл — платок, которым странники покрывают голову от жары:
— И чего только не делает! Насквозь весь товар видит, ничего от него не спрятать! И людей. Сколько золота в кошельке, на глаз сочтет. Тут был купец, ковры вез. Этот — как его там — Тенах, Дэнна? — говорит ему: «Раскатывай, посмотрим, что у тебя в коврах». Тот давай ерепениться: он до Дхарина дойдет, у него в Золотом Дворце все куплено и взвешено. Тенах этот взял и рубанул по свернутому ковру. А оттуда откуда ни возьмись золото — так и хлынуло рекой. Ну, повязали бедолагу…
— Точно, чародей, — добавил другой. — Наши соседи — они уже тут давно сидят — сговорились промежду собой поднести ему подарок. Добыли ему борзого щенка редкой породы: тащи его за хвост хоть сто шагов — не огрызнется, а на сто первом голову откусит. Не взял. Должно быть, мало. Привели девушку, сняли покров — глаз не оторвать. Тоже не взял. Достали ему жеребца — вороной, нрав огненный, королю не зазорно сесть. А Деннах им отвечает: «Пошли вон, а если еще раз появитесь, велю высечь». На белого слона им денег не хватило… Не, люди такие не бывают. Только посмотрит человеку в глаза, аж нутро продирает.
Нимрихиль поднял голову и посмотрел на говорившего.
— Что еще о нем известно? — спросил он странным голосом, от которого по спине Амети побежали мурашки.
— Еще рассказывают, что он королевский сын. Не от жены, конечно, а от наложницы. Уж больно себя высоко держит — точно князь. Собой, однако, хорош, песий сын…
Альвион поднялся на ноги:
— Ну, спасибо вам за новости, добрые люди. Пойдем-ка мы восвояси.
Их собеседники вяло пожелали им спокойного ночлега и мрачно уставились в костер. По всему было видно, что их тоже не радует завтрашняя встреча с остроглазым Деннахом.