Он отошел от Амети и сел в свое кресло. Амети перевел дух и жалобно сказал:
— Что вы все пугаете… Я же честный человек — как пообещал, так и сделаю… Только сделку надо заключить — что и вы меня не обидите… Как положено.
— А как положено? — с любопытством спросил Нимрихиль.
Вместо ответа Амети протянул ему через стол узкую смуглую, словно грязноватую, ладонь. Поколебавшись какое-то мгновение, следопыт подал ему руку.
На закате дня анарья Амети ожидал нумэнорца, укрывшись в негустой миртовой рощице возле перекрестка: торчать на виду он счел неблагоразумным. Нижний край Солнца уже коснулся моря, а уводившая на север, к гавани Умбара дорога оставалась пустынной. Амети изо всех сил тянул шею, пытаясь разглядеть облачко пыли, предвещавшее появление сотни золотых, когда за спиной у него затрещали сучья и зазвенела упряжь. Амети быстро обернулся и чуть не упал с седла, увидев верхового из охраны посла. Прежде чем он успел придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение своему присутствию здесь, облаченный в темно-синюю джуббу всадник приветственно взмахнул рукой и произнес голосом Нимрихиля:
— Что, уважаемый, не узнал старого знакомого?
Амети протер глаза: в черноволосом смуглом харадце — с белым щегольским тюрбаном на голове, изогнутым клинком за широким алым шелковым кушаком, верхом на тонкокостной гнедой лошадке — совершенно невозможно было узнать давешнего нумэнорца, от которого остались лишь высокий рост и широкие плечи. Двухдневная черная щетина довольно удачно маскировала тоже нетипичные черты лица. Даже светло-голубые глаза под черными ресницами казались темными.
Пораженный Амети чуть было не протянул руку, чтобы проверить, не линяет ли краска, но вовремя спохватился.
— Откуда взялась одежда посольской охраны? — спросил он вместо этого, но все равно невпопад.
Нимрихиль с незнакомым лицом улыбнулся, сверкнув зубами:
— Выиграл в кости у свитских. Два дня кидал кости, пока не собрал сто золотых. На, держи, можешь пересчитать.
И он вынул из ковровой переметной сумы увесистый мешочек из вощеной кожи и подал его жрецу. Амети торопливо схватил его и, открыв, увидел завернутые в пергамент столбики. Он развернул пергамент, достал монету и попробовал ее на зуб: золото было настоящим.
— Если ты так будешь все проверять, мы тут заночуем, — сказал непохожий на нумэнорца Нимрихиль.
— Золотишко у тебя с иголочки, как и одежда, — нагло, как своему, ответил Амети. — Не сам ли чеканил? Или казну какую успел расхитить?
— Нет, — совершенно серьезно ответил Нимрихиль, — это не краденое.
— Неужели это все твои деньги? — снова изумился Амети. — Тебе такое жалование платят?
— Нет, не мои. Я их взял… в долг.
Амети недоверчиво хмыкнул.
— Если ты сомневаешься насчет остального золота, то зря, — сказал Нимрихиль. — Я спрятал его в тайнике, про который знаем я и мой друг. Так что если меня убьют или у тебя будет выбор, кого спасать — спасай его. Деньги он тебе отдаст. А теперь поторопимся: скакать будем всю ночь, чтобы нас видело как можно меньше народу.
Нимрихиль тронул коня, и они выбрались на дорогу и поехали на юг.
— Прости, высокородный, — спросил через некоторое время Амети, подъехав к нумэнорцу, — но как мне теперь называть тебя при людях?
Альвион придержал коня и оглянулся назад, на север. Потом неприятно улыбнулся и, повернувшись к Амети, спросил:
— Моран — подходящее имя?
Амети кивнул, и нумэнорец, коротко рассмеявшись, пришпорил гнедка.
Они ехали всю ночь почти без остановок и перед самым рассветом беспрепятственно миновали нумэнорскую заставу: и маскировка Нимрихиля, и умбарские посольские подорожные показали себя блестяще. На ночлег в лесу они остановились, когда уже взошло Солнце. Несмотря на страшную усталость, Амети долго ворчал и жаловался, что не может уснуть на земле и корнях, потому что привык к человеческой постели, а не к звериному логову, пока нумэнорец не объяснил ему, что не собирается ехать дальше в форменной одежде, чтобы не нарваться. А синюю джуббу, белый тюрбан и алый шелковый пояс нельзя переодеть и спрятать в гостинице или постоялом дворе, а надо зарыть в лесу. После этого Амети, в очередной раз убедившись в предусмотрительности Нимрихиля, заснул как мертвец.
Будучи поднят от беспробудного сна уже после полудня, он снова не узнал своего спутника. В сером халате и простом синем поясе Моран-Нимрихиль на сей раз походил на охранника небогатого купеческого каравана, который на обратном пути подрядился сопровождать служителя Золотого Скарабея. Так они и ехали дальше все пять дней: впереди Амети, с гордым видом кивавший на поклоны встречных простолюдинов и приветствия благородных, а за ним нумэнорец. Когда дорога, обезлюдев, уходила от очередного селения, Нимрихиль подъезжал к жрецу и въедливо его расспрашивал. Амети трижды или четырежды пришлось рассказать ему, как он узнал о пленении следопытова друга.
— А как ты там вообще оказался — тебе вроде не положено?
— Я уже говорил высокородному: меня отрядили сделать опись всего храмового имущества. У нас много имущества — и год, и два можно описывать… Подвалы еще. А там ваза стояла за занавесью. Я решил проверить, нет ли в ней чего ценного. Потом услышал голоса и… и решил их не беспокоить.
— Кого их? Кто там был?
— Там? Сейчас вспомню… Старший жрец там был, которому я подчиняюсь… Ну, поэтому я и решил, что не буду его тревожить своим появлением… Еще чернокнижник там был наш — тот самый, что на поруках.
— Это я уже слышал. Так, говоришь, он настоящий колдун?
— Еще бы. Если бы не он, ни за что бы вашего друга бы не поймали.
— Так-так-так… А вот отсюда поподробнее… Как сие могло получиться?
— Да просто. Двоих или троих наших воинов привезли покойниками, да еще раненых, а уж сколько ваш друг Черных Стражей искрошил — страшное дело! Это как они передавали. Там еще наш начальник охраны был с ними в той комнате, он и сказал, что если бы не чернокнижник, то эта нумэнорская со… хм… Ну, то бишь ваш приятель… Он бы там, дескать, всех их порубил.
— А что чернокнижник-то сделал, ты можешь мне объяснить? Огнем дышал или фокусы показывал?
Амети оскорбился:
— Он не гаер балаганный, а самый настоящий колдун: по воздуху летать умеет и порчу наводить, сквозь стены видит. И все такое. А вашего друга он ослепил.
— К-как…?
— О-сле-пил. При помощи колдовства. Чародейства черного. Потому его только и смогли в плен захватить, что он не видел ничего, а только мог мечом махать. И то, сколько наших положил… Верно, супротив белого мага только черный поможет… Нет, не место колдунам на свете…
Амети еще долго разглагольствовал о пользе королевских указов и вреде чародейства, пока потрясенный Нимрихиль приходил в себя.
— Но это невозможно! — воскликнул нумэнорец. — Это же… Он не может быть…
Тут он резко замолчал. Амети решил обидеться:
— Уж если вы мне не верите, то как хочите. А я говорю, что видел и слышал сам. А чтоб наш начальник стражи кому должное отдал — это чудо еще почище всякой магии, и черной, и белой…
— Ну ладно, а что после этого разговора было?
— Старший жрец велел вашего друга, который все время без сознания лежал связанный, нести в каменные темницы.
— Это что такое?
— Ну… Это тюрьма такая особенная… Для осквернителей, чернокнижников и прочих ужасных преступников. Для всякой шелупони у нас в Храме отдельное узилище есть.
— Ладно. Что потом было?
— Ничего… разошлись они. Я тоже ушел, потому что в вазе только дохлую мышь нашел летучую.
Увидев впереди по дороге повозку, Амети пришпорил каблуками своего мерина, чтобы заодно отделаться от настойчивого собеседника.