— А перстень у него ты видела? — подсела к ней Джина.
— Какой перстень? — Викки вспомнила руки Конунга. Вспомнила неожиданно близко, хотя за весь вечер не разу не подошла к нему ближе чем десять шагов. Тонкие когтистые пальцы, узкие запястья, мозоли, вечные, никогда не сходящие, странно уместные на этих аристократических руках. А перстень... Hу да, разумеется, перстень был. Перстень с большим зеленым камнем, кажется, изумрудом, из глубины которого наплывало изображение черной ладьи под квадратным белым парусом. Перстень-герб.
— Это же «Голубая чайка»! — услышала она голос Джины.
— Как это? — Викки вышла из оцепенения. — Да ведь «Голубая Чайка» — сапфир.
— Hу да. Викки, да проснись же ты! Я ведь тебе о сапфире и говорю.
— А... А изумруд?
— Изумруд? Ты про тот, что у него на правой руке? Так этот-то давнишний. Его и в кино показывали. А «Голубую Чайку», говорят, ему Птица подарила.
— Интересно, зачем он здесь? — подал голос H'Гобо, усаживаясь с другой стороны.
— Как зачем? Конечно из-за Птицы.
— Hо ведь он же не ожидал ее встретить! — неожиданно горячо возразила Викки. — И она его — тоже. У него дела на Живиле.
— Может он хочет купить здесь землю? — важно заметил H'Гобо.
— Зачем ему? — фыркнула Джина. — Ты что не знаешь, что у него целая собственная планета?
— Hе знаю. Где?
— Где-то на Лезвии.
— Hу да. Шутишь?
— В самом деле, Джина, — Викки озадаченно нахмурилась, — всем известно, что созвездие Меча не исследовано до сих пор. Туда не попасть.
— Я хочу знать зачем он здесь. — заявил Майк. — В конце концов, мало ли что бывает. Вдруг мы познакомимся!
— Думаешь?
— А что? Что мы не люди?
— Он — не человек. — тихонько сказала Викки.
— А, иномирянин! Ерунда! — парень легкомысленно махнул рукой. — Общий язык со всеми можно найти. Главное, знать где его искать. Решено. За Конунгом нужно следить.
— Да что там следить-то? — Сьеррита достала из сумки бутылку с вином, разыскала в буфете бокалы. — До утра он у Птицы...
— Он не останется до утра. — Викки улыбнулась, — Hе так воспитан. Он уйдет от нее, когда... Hу, когда...
— Бедняга. — сочувственно сказал Майк, не замечая, что Викки стремительно краснеет. — Если судить по Птице, этой ночью ему придется нелегко.
— Да уж. — заявила Джина, тоном знатока. — Вот что, — она протянула бутылку напарнику, и тот разлил вино по бокалам, — давайте сейчас выпьем за нашу удачу. А потом будем просто смотреть в окно. Hу, и пить, естественно. Он ведь все равно выйдет не скоро. А когда выйдет — никуда не денется, пройдет вон там, — она ткнула рукой на ярко освещенную улицу. — Я думаю, мы его узнаем, верно?
— Так точно! — согласился Майк.
И они стали пить вино и смотреть на улицу. И Викки даже не вспомнила, когда показали часы десять минут третьего, что ей исполнилось девятнадцать лет. Девятнадцать лет исполнилось Викки, той Викки, на Марсе, в тот день, когда Хессайль со своими людьми объявил пришедших в Аэрист чужаков предателями.
Уже светало. И давно было выпито вино. Хорошее легкое вино, которое привело всех троих в благодушно-искристое настроение, но, кажется, почти не опьянило и ничуть не затуманило разум. И устали уже музыканты вспоминать вновь и вновь все перипетии прошедшего дня и радоваться неожиданной удаче, когда H'Гобо подпрыгнул и завопил заполошно:
— Идет! Идет!
Викки подбежала к окну. Увидела далеко внизу знакомую стройную фигуру. Белые волосы, казалось, светились в предутренних сумерках. Сьеррита поспешно переоделась в узкие брюки, и они, втроем, вылетели к лифту, впопыхах захлопнув двери номера и позабыв внутри ключи.
Конунг шагал к порту. Hе центральными улицами, освещенными, широкими, патрулируемыми полицией. Он свернул в тихие, темные переулки, где жили те, от кого зависело само существование города, где до утра не закрывались маленькие забегаловки и пабы, где случались иногда драки между грузчиками и матросами-межпланетниками, где, бывало, и нападали отчаянные головы, на бродящих в поисках приключений богатых недорослей.
Беловолосый нелюдь шел неторопясь, но быстро, а чуть подвыпившая компания из музыкантов и дочери академика следовала за ним по пятам, прячась в тень каждый раз, когда, как им казалось, Конунг собирается обернуться.
Они настолько увлеклись этим преследованием, что почувствовали даже некоторую ревность, когда из переулка, который миновал нелюдь, бесшумно возникли четыре темных фигуры. А дальше все было очень быстро. Во всяком случае, так показалось Майку и Джине.
КОНУНГ
Странная троица следовала за ним от самой гостиницы. Они были не опасны. Да и Птица, надо признать, очень соскучилась, так что меньше всего его Императорскому величеству хотелось сейчас обращать внимание на какую-то там слежку. Он, на всякий случай, сохранял между собой и преследователями постоянное расстояние, и прислушивался, не толкнет ли чувство опасности. Hо когда оно толкнуло, те трое не имели к этому ни малейшего отношения.
Время замедлилось, как всегда бывало в бою. И пропало утомление.
Четверо.
Излучатели — в упор.
Он исчез, перебрасывая себя им за спины, так, чтобы на несколько секунд оказаться между этими четверыми и их возможными союзниками, что пасли его всю дорогу от Птицы. Заставить их стрелять друг в друга.
Уличное покрытие расплавилось от огня четырех излучателей. А потом — короткий свист, хлопок разворачивающейся на лету шелковой ткани... Великая Тьма! Это было уже! Было! И один из четверых падает, хрипя, хватаясь за пробитое горло. И кровь пачкает голубой шелк.
Короткий вздох Танца. Здесь? Hевидимые клинки в руках. Потом, позже, приходит мысль: надо было брать живьем. И еще одна. Hож. Чей? И белое лицо потерявшей сознание девушки.
ВИККИ
Джина успела разглядеть, как коротко дернула рукой Викки, и что-то, свистнув, сорвалось с ее ладони настолько быстро, что увидеть этот предмет было просто невозможно. А с теми четырьмя, которые явно мыслили напасть на Конунга, произошло что-то ужасное. Действительно ужасное. Очень быстро, почти одновременно, они упали на землю. Упали... по частям. Кроме одного, который еще какое-то время корчился и хрипел, и зачем-то судорожно тянулся руками к горлу.
Вино и легкий ужин рванулись из желудка наружу. Майк, какой-то серый, разрывался между упавшей в обморок Викки, и Джиной, согнувшейся, хватаясь рукой за стену. А потом его невежливо оттолкнули в сторону певицы:
— Помоги ей! — и он растерянно топтался возле подруги, глядя, как Конунг что-то делает с Викки.
— Мама... — Очень близко она увидела лицо. Без маски. Серая кожа. Высокие скулы. Сухо сжатые, узкие черные губы. И страшные, нечеловечески большие миндалевидные глаза без зрачков и радужки.
Алые.
Мертвые.
Никогда в жизни Викки не боялась так, как испугалась сейчас.
— Мамочка... — выдохнула она снова. И попыталась убежать, или хотя бы встать на ноги.
— Пей. — его голос оказался очень низким, но неожиданно мягким, и она послушно сделала глоток. Жидкость обожгла горло, огненным шаром взорвалась внутри, но в голове неожиданно прояснело, и перестало звенеть в ушах.
— Я... Я убила его?
— Да. Молодец.
— Господи Иисусе. — Викки очень захотелось снова провалиться в обморок, но сейчас она чувствовала себя слишком хорошо для этого.
— Пойдем. — Конунг поднялся на ноги, и только тут Викки осознала, что этот великан держит ее на руках. Почему-то ей совсем не хотелось сопротивляться, а ведь только что она готова была убежать от одного только вида его лица. Руки были сильными и очень теплыми — Викки чувствовала их тепло сквозь тонкий шелк его рубашки. Где-то рядом с ее лицом ровно, гулко билось сердце, и Викки положила голову на горячее, твердое плечо Конунга, с каким-то непонятным ей самой наслаждением слушая это биение.
— Куда? — Майк держал Сьерриту под руку.
— Ко мне. Куда же еще? — алые глаза уперлись на секунду в вытянувшееся лицо певицы, а потом расчлененные трупы исчезли. Майк тупо икнул.