- Вы позволите мне навестить вас завтра?
После паузы она ответила вопросом на вопрос:
- А вы собираетесь задержаться?
- Собираюсь.
- Стоит ли? Вы же исполнили свой долг.
- Я прилетел сюда отдыхать. Каникулы! А врачи после всех передряг на Орнитерре настоятельно рекомендовали мне хотя бы недельку отдохнуть в профилактории, - спокойно ответил Иван.
- Здесь, в Йеллоустоне?
- Нет, в любом. Но если не возражаете, я бы остался здесь.
- А почему я должна возражать?
- Тогда - до завтра.
И поклонившись, Лобов удалился. Ему хотелось обернуться! Но он не позволил себе этого. Но если бы позволил, то увидел бы, что Лена Зим, опершись одной рукой на подлокотник шезлонга, смотрит ему вслед.
Кирсипуу переменился, будто его подменили. Сбросил свою профессиональную маску приветливой сдержанности, он оживился и вел себя просто, как ведут себя со своим человеком. Лобов начал догадываться в чем дело и окончательно уверился в своей догадке, когда психолог спросил:
- Вы всерьез решили задержаться у нас на недельку-другую?
- Разумеется. - Иван помолчал и сердито спросил: - Так вы подслушивали наш разговор? Это, по-моему, лишнее.
Кирсипуу сделал вид, что обиделся, но глаза его лукаво посмеивались.
- Как можно! Но я психолог-обсерватор, понимаете? По долгу службы я был обязан контролировать ваш разговор с Леной и немедленно вмещаться, если бы он принял нежелательный для больной оборот. К счастью, вы вели себя вполне профессионально. Просто молодцом! Я бы сказал, что выбранная вами линия поведения по отношению к больной - оптимальна. Правда, частое упоминание об Орнитерре рискованно, но этот весьма и весьма спорный расчет на эмоциональную подпитку ассоциацией ретроспециями стрессового плана в конце концов оправдался, можете продолжать в том же духе. Но не пережимайте! Воспоминания об Орнитерре остаются самым болезненным звеном в психике Лены и вместе с тем самым активным центром нормализации ее функций. Оптимум воздействия лежит именно в этой зоне, все правильно. Но, повторяю, не пережимайте!
Лобов отмолчался, мысленно поздравляя себя с тем, что отложил беседу с психологом, предпочтя сначала встретиться с Леной без медицинских советов и рекомендаций, ни понять, ни следовать которым по-настоящему Иван все равно бы не смог.
- Вы обратили внимание на видимый возраст Лены?
- Обратил.
- Ей можно дать лет двадцать пять, никак не меньше. Не правда ли? Характернейшее следствие биофобии! Справившись с болезнью, Лена помолодеет. Но никогда уже она не станет той жизнерадостной девушкой, какой она была в свои восемнадцать лет и какой она должна была бы быть в свои нынешние девятнадцать!
Лобов помолчал, обдумывая услышанное, и не очень любезно спросил:
- Зачем мне знать об этом?
- Не ершитесь! - По этой реплике Иван убедился еще раз, сколь точно Кирсипуу улавливает настроение собеседника. - В случившемся с Леной несчастье есть одна тонкость, знать о которой вам следует обязательно. Лена выглядит умудренной жизнью молодой женщиной. Но на самом деле она как была, так и осталась юной, наивной девушкой. Сердце ее еще никогда не было занято. Понимаете?
- Не совсем, - ответил Иван после паузы.
- Не просыпалась она для любви. Не любила еще по-настоящему! Дошло?
Морща лоб, Иван непонимающе разглядывал психолога.
- А Орнитерра? Виктор Антонов?
Кирсипуу вздохнул, поставил домиком брови и сделал рукой легкий сожалеющий жест.
- Нежная дружба. Юношеская любовь. Называйте это как хотите! - Видя, что Лобов наконец-то понял его, но все еще не освоился с услышанным, он добавил: - Можно бы сказать, платоническая любовь, да не люблю я этого слова! Еще в детстве прочитал у кого-то из мыслителей-оригиналов, кажется у Ларошфуко, что платоническая любовь - это гладкий красивый поднос без всякого угощения. И с тех пор стоит мне услышать или сказать о платонической любви, как у меня перед глазами встает не юная дева, а именно этот гладкий и красивый поднос - белый и с эдакими аленькими цветочками.
Недоверчивость Лобова перешла в задумчивость.
- Да-да, - угадал его мысли чуткий к дуновению настроений, как тополиный лист, Кирсипуу. - Именно это и послужило у Лены толчком для развития комплекса виновности перед Виктором, а потом и равнодушия, даже отвращения к жизни. Ведь Антонов пожертвовал ради нее жизнью! И умер мальчишкой, так и не узнав, что такое любовь. А скорее всего ведь именно Лена была инициатором платонизма! В конце концов, именно женщина всегда решает, чему быть: товариществу, дружбе или любви. Особенно, когда люди целых два месяца живут рядом, в одном доме.