Пока Аллочка заворожено наблюдала, как вырастает стена, затмевая своими размерами и мощью дворец, Андрей в поте лица работал, стараясь неслышно прорезать перочинным ножиком щель между плотным шёлком балдахина и сиденьями, обтянутыми пурпурным бархатом. К тому моменту, как процессия взошла на мост, на них уже никто не смотрел, вполне успокоившись и предвкушая награду за поимку, а Андрей закончил свою работу.
- Пора, Алик! – шепнул Андрей, собираясь вывалиться в прорезь. – Надо вместе, одновременно, они тогда растеряются…
- Зачем, Эндрю?
- Ну, как ты не сечёшь, всё равно они рано или поздно догонят, что мы не те, и что тогда? Кирдык? Казнь с отсечением бошки-плешки?
- Они поймут, что ошиблись, только и всего, и отведут назад…
- Держи карман шире! Куда назад-то? Чтобы вернуться домой, нужно вернуться к тому месту, где стоит дом, из которого мы вышли! То есть, проделать обратный путь! А не то за втирание в доверие знаешь, что бывает?
- Эндрю, я чувствую, что это невозможно – вернуться!
- Что ты гонишь? Не бери в голову, всё возможно! Слушай меня, иначе попадёшь внутрь, и всё, кранты, предки могут нас хоронить! Ну же, давай руку!
Аллочка замешкалась.
- Ну!..
- После тебя…
- Трусиха, смотри! – и он боком прорвал балдахин, задержавшись на цыпочках и скорчившись в три погибели, собираясь сделать «нырок». В тот же миг носильщики ускорили бег, и Андрей внезапно завалился набок.
- Беги, Алик! – отчаянным шёпотом успел вскрикнуть Андрюха, вываливаясь наружу и теряя её руку. Он свалился под ноги задним носильщикам, отчего те сбили шаг и зашатались, споткнулись в страхе наступить на него. А он сгруппировался, перекатился в сторону, вскочил, снова бросился назад – но охранники в шароварах уже перегородили путь к отступлению, взявшись за руки и расставив ноги. Они были, по-видимому, безоружны, ибо их пленники являлись членами королевской фамилии. И их обязаны были доставить во дворец со всей возможной почтительностью и без малейшего насилия. Что не исключало применения жёстких мер в особом случае.
Андрюха шмыгнул влево, вправо – пути не было, и он ринулся к парапету и вскочил на него, балансируя, раскинув руки, потом обернулся и показал охранникам «нос». Мир охнул в голос и застыл.
- Андрюшка-а-а! – вскрикнула Аллочка, в ужасе хватаясь за голову. – Андрюшка-а-а! Куда же ты… без меня?
Вслед сэру Эндрю Спирину полетел комок, на лету расправляясь и превращаясь в сетчатый сачок. Андрюха метнулся в сторону, пытаясь увернуться, оступился, взмахнул руками, точно крыльями… Сачок смачно шлёпнулся о камень в том самом месте, где мгновение назад стояла мальчишеская фигурка в потёртых джинсах, бежевой ветровке, надетой прямо на модную футболку, и кроссовках «Адидас» китайского производства. Послышалось «А-а-а-а….», и через бесконечно долгие полминуты раздался тяжёлый всплеск. Аллочка в ужасе зажала рот ладонью, потом очнулась, затопала ногами, забила руками, завизжала: «Уроды! Психи! Шизики!» и вцепилась ногтями в косички ошалевшего охранника, сунувшегося в паланкин на её крик. Охранник взвыл, носильщики смешались, и вся стройная процессия грозила превратиться в кучу-малу.
Тогда на помощь молодцу пришли две невесть откуда взявшиеся дамы, ничуть не отличающиеся от охранника ни статью, ни амуницией – Аллочка их даже не распознала в своём почётном кортеже.
- Пустите, пустите, гады! Что вы с человеком сделали? – продолжала вопить Аллочка, забившись в руках дюжих тёток. Но они ловко спеленали ей ноги крепким шёлковым шарфом, ухитряясь сохранять скорбное и виноватое выражение лица, и только тогда Аллочка сдалась. Она отпихнула от себя тёток свободными руками, закрыла лицо ладонями, и из глаз её ручьём полились слёзы. Так её и везли – спеленатую и рыдающую.
Глава 2
Весь дальнейший путь «домой», во дворец, Аллочка видела смутно, размытым сквозь горькие слёзы: арки, аллеи, длинные ряды цветочных клумб, анфилада озерков с белыми мостиками, резные павильоны, фонтаны... Исполинское крыльцо, позолоченная и посеребрённая дверь в инкрустациях… И снова – арки, переходы, галереи, двери и анфилады сверкающих залов… Лёгким движением охранницы размотали шарф и с почтительными поклонами, пятясь задом, покинули повозку и униженно распластались на камнях, словно умоляя о пощаде. Но хлюпающая носом Аллаин даже не обратила на них внимания, хотя поначалу её так и подмывало в отместку пнуть каждую ногой. И вот уже конвой торжественно вёл её по гулкому величественному переходу в её покои – словно в тюремную камеру.