— Эко не поленились же — целую армию за нами прислать!
Стоны и крики из допросной доносились сквозь толстую дверь, как нарочно, чтобы устрашать остальных заключенных.
Он долго стучал, гремя кулаками о гулкое железо, но на допрос его все равно привели последним.
— Я Эльнар!
Начальник полиции Каренского округа недоверчиво обернулся к нему, смерил внимательным взглядом, усмехнулся. Ясное дело, ведь он, как и другие, ожидал увидеть старика с длинной бородой и морщинистым лицом, а никак не молодого мужчину, которому явно не исполнилось и тридцати. Начальник полиции снова обернулся к Сайдину:
— Теперь ты ответишь на мой вопрос? Где Эльнар?
Измученный и перепачканный в собственной крови, едва живой, Сайдин лишь слабо покачал головой, остальные тоже молчали. Все, кроме одного.
— Прекратите! Они ничего не скажут! Эльнар — это я!
Вскоре прибыл сам королевский наместник. Он оказался умнее своих подчиненных и быстро придумал, как проверить: правду ли говорит заключенный. Эльнару прицепили бороду и кое-как подрисовали морщины, а затем привели молодую пару из Вышегорска. Вот так его и узнали. Наместник долго удивлялся и даже умилялся тому, как Эльнару с друзьями удавалось морочить головы стольким людям, много лет выдавая себя за старца. Народу так и не сказали об этом обмане, а друзей музыканта казнили на главной площади как колдунов и изменников. Среди тюремщиков, охраны и солдат пополз слух о том, что Эльнара выдал один из друзей, и некоторые даже вспоминали, что видели этого предателя в лицо. Наместник решил, что подобные слухи ему вполне удобны, и наказал полиции их не опровергать.
В тот вечер, когда друзья Эльнара встретили свою смерть под взглядами тысяч собравшихся поглазеть горожан, музыканту также преподали урок, после которого он никогда не должен был снова взяться за инструмент, а вскоре довершила дело сильная простуда: узник подземелья едва остался жив, но лишился голоса.
Лаэрт все еще надеялся. Надеялся, что его не узнают. Однако и тут ему не повезло. В человеке, неторопливо приблизившемся к решетчатой двери его камеры, Лаэрт узнал наместника из Карены. И тяжело вздохнул: жаль, что кропотливая работа дедушки Йорхана скорее всего пойдет на смарку.
* * *
Ния не сразу поняла, что Лаэрт больше не бежит рядом. Ребенок на ее руках плакал и просился к матери, старался вырваться, протягивая ручки к бегущей рядом женщине, и все внимание Ния уделила ему. А когда заметила — то лишь крикнула, позвала по имени, но не остановилась: если попадется она, то и ребенок, и его мать, которая не захочет убегать в одиночку, и Иллария…
Этой ночью луговчанам повезло сбежать, но они долго еще не останавливались, подгоняемые страхом преследования. А после, когда уставшие и вымотанные, разбили лагерь у корней старых сосен, мужчины осмелились немного вернуться назад вместе с Нией. Лаэрта звали, заглядывали под каждый куст, приглядывались к любой тени, но все безуспешно.
— Он давно отстал, — устало объяснила девушка после бесплодных поисков. Мужчины виновато переглядывались и не могли простить себе, что из-за их невнимательности великий Эльнар вновь попал в руки врагам: никто не сомневался, что так и случилось.
— Да ведь он бежал рядом с нами, — рассказывал какой-то бородач. — И хорошо бежал. Я его почти все время видел… или не все? — он растеряно погладил бороду, поглядел на Нию, потом на светлокосую жену, державшую за руку четырехлетнего мальчишку. Ясно, что возвращаться за Лаэртом нельзя, по крайней мере, пока не приведут женщин и детей в безопасное место, но Ния боялась, что тогда может быть слишком поздно.
Прошло несколько дней, беглецы вышли на дорогу только незадолго до развилки перед Вышегорском. Луговчане решили пока не возвращаться в свой поселок, а пройти через перевал в селение, где остался Тим, и на его окраине разбить временный лагерь, а заодно помочь местным в случае нападения отбить атаку королевских отрядов.
Дорога раздваивалась: одна ветвь широкой глиняно-желтой лентой уходила вверх, через сосенки, над которыми едва виднелись каменистые вершины, другая вела вниз, в долину, через небольшую рощицу — к деревеньке Наис, а оттуда рукой подать до наезженного пути в Карену. Здесь, на распутье, Ния попрощалась с луговчанами и с Илларией.
— Ты едь домой, побыстрее. Предупреди Ярдена, расскажи, что и как…
— А ты? — перебила женщина и, уперев кулаки в крутые бедра, строго свела брови. — Неужели ты решила одна вернуться в Рийн? Это… Это же…
— Ничего со мной не случится, — Ния похлопала сумку, где лежали одолженные у луговчан обноски, перелатанный плащик да немного пакли. — Ты мне поможешь?
Ненадолго Ния с Илларией снова скрылись в лесу, а потом по дороге к Наису двинулась одинокая женская фигурка, а вышедшая вместе с нею старушка в древнем плаще, из-под капюшона которого свешивались две белесо-желтоватые пряди, бодро отправилась на запад.
* * *
За прошедшее время королевский наместник слегка похудел, но изгнание мало сказалось на его внешнем виде. У короля он по-прежнему был в милости, и потому жил в почестях при дворце Рийнского губернатора. И на допрос музыканта они пришли вдвоем, а с ними — здешний глава полицейского управления, только вчера назначенный в замену погибшего, да пара палачей, давно уже зарабатывавших на хлеб пытками заключенных в Рийнской тюрьме.
На допрос Эльнара притащили едва живого — тюремщики и конвоиры отомстили ему за двадцать девять человек, погибших в полицейском управлении, хотя видимых повреждений на теле музыканта не было. Главный полицейский понимающе усмехнулся и не стал бранить своих людей за самоволье.
— А ты постарел! — королевский наместник пристально вглядывался в лицо пленника. — Видно, убийство не прошло тебе даром. Ну что ж, по мне так ты наказан недостаточно. И в прошлый раз мы зря не казнили тебя на главной площади — все чего-то тянули… и дождались побега!
Лаэрт проследил взглядом за наместником и увидел вдруг свой старый, потрепанный футляр. Когда холеные руки вынули скрипку и с интересом ощупали лакированные бока, музыкант брезгливо скривился — ему было неприятно, что такой человек, как наместник, касается инструмента. Тот подметил реакцию пленника и спросил с усмешкой:
— Что, не нравится?
Ответом его Лаэрт не удостоил.
— Надо же… — наместник аккуратно опустил скрипку в футляр и провел пальцами по струне, — придумали ведь: "сломали скрипку, порвали серебряные струны". Красиво придумали. Наверняка и баллады сложили по этому поводу, как ты думаешь, а? Ну, ничего, пусть поют, пусть рассказывают сказки. Мы этих сказочников теперь быстро переловим, вот увидишь. Хотя — нет, ты этого уже не увидишь.
Наместник подошел к пленнику, взял в руки его ладонь, прищурился, глядя на полоски свежих шрамов, паутинкой покрывающие пальцы музыканта. Лаэрт дернулся, но его держали крепко, и вырваться не получилось.
— А ведь ты действительно предатель. Если б ты не признался тогда, твои друзья все равно бы погибли, и ты бы тоже погиб, но зато Эльнар никогда бы не был пойман. И со временем нашелся бы кто-то, кто взял это имя и снова отправился дарить людям надежду. Глупую и несбыточную, но это не важно. Совсем не важно… А теперь Эльнар умрет. Раз и навсегда. Его смерть увидят многие и расскажут остальным. И узнав об этом, чернь больше никогда не поднимет голову. Я уверен, что у них даже не останется сил отомстить за тебя. Потому что ты больше не Эльнар, верно?
Отвернувшись, наместник снова взял в руки скрипку. Инструмент почему-то притягивал его, вызывая одновременно и страх — шутка ли, безобидная с виду, скрипка эта оказалась грозным оружием. Королевский наместник подумывал оставить ее у себя для коллекции, но потом решил, что не стоит.