се мои, ну тогда еще наши, деньги. Наверное, я был виноват в том, что Данька так пристрастился к картам. Здесь этой поганой игре уделяли большое внимание, и каждый уже с малых лет играл на деньги. А выплата долга, конечно, была делом чести, а иногда вопросом жизни и смерти. Я сразу понял, что к чему, и отказался даже учиться играть. А Данька, оказывается, умел. В эту игру играли и в их мире. И в их мире все было довольно серьезно с картами, это он мне потом рассказал. Сначала он играл с той же целью - вернуть Солнечного Котенка. Без него нам было не найти двери в следующий мир, а значит, Данькины надежды на возвращение домой становились все призрачней. Я говорил ему, что это - нехороший способ, говорил, что лучше заработать честным путем, хотя бы той же торговлей. К тому времени у меня с трудом, но набралось достаточно денег для аренды лавки; торговать - это единственное, чем я мог заняться в этом мире. Но Данька упрям и все еще считал меня младшим, хотя наша с ним разница в возрасте не столь существенна. И в один прекрасный день - не люблю об этом вспоминать - я просто не нашел накопленных денег. Данька сидел в углу нашей с ним комнатушки, где была всего одна кровать, на которой мы спали по очереди. - Прости меня, Лэн, - прошептал он, опустив голову на скрещенные руки, - прости. - За что? - спросил я, падая на кровать и радуясь, что сегодня моя очередь на ней спать - тогда пришла первая партия товара, и устал я неимоверно. Я не понял, о чем он толкует. - Я проиграл... - глухо сказал он, не поднимая головы. - Не пори чушь, - пробормотал я устало, - тебе играть-то было не на что. Данька наконец поднял голову, и я увидел, что он снова напился. Его светлые глаза были поддернуты алкогольной мутью, черты лица исказились. Еще одна привычка, от которой я смог отказаться. - Почему же, - горько усмехнулся он, - со мной мое Право. Я испугался, сразу же вскочил, и пусть это было глупо, но я ударил его наотмашь, и сильно, нарушив сразу два своих непререкаемых правила: не бить безоружного и не связываться с пьяными. Голова Даньки мотнулась назад, будто он ее совсем не держал: затылком он здорово приложился о стену. Теперь я мог видеть его лицо. Глаза были закрыты, а из-под век текли слезы. Данька плакал. - Ты играл на Право?! - закричал я еще раз, понимая уже, что этот вопрос глуп и что ему просто нечего мне сказать. Да, он играл на свое Право и проиграл. И теперь должен ни много ни мало свою жизнь. Отныне в этом мире он не принадлежал себе, а Котенка, который мог бы открыть нам двери в другие миры, уже не было с нами. Чтобы его найти, нужны были деньги, а Данька проиграл свое Право на жизнь, и все, что остается - это залог. Большой-большой залог за то, чтобы он не вступал в их дурацкую Игру. Игрой здесь называли жестокую бойню между теми, кто проиграл свое Право. Ими играли в карты. Среди отступников (так их называли, они отступились от самого святого, от собственной жизни) были простые шестерки, были карты и позначимей, те, которые хоть на что-то годились в бою. Были и козыри - этих, как правило, готовили заранее в королевском дворце, и купить их можно было за непомерные суммы. Помнится, как только мы попали в этот мир, Даньку возмутила именно эта их Игра в «живые» карты, и именно из-за этого он ввязался в ту войну, встав на сторону повстанцев. От того Даньки мало что осталось, теперь его вряд ли интересовала чья-то война. И видит Свет, я за него боролся изо всех сил. Но мне нужно было тянуть начатое дело, а это совсем нелегко. В тот вечер я жестоко избил его. Словно вымещал свою досаду и злость на то, что мы застряли в этом негостеприимном мире. Кто-то мог бы заметить, что и мир Крылатых был отнюдь не дружелюбен, и только благодаря Даньке мы смогли вернуть людям Свет. На это я бы ответил, что в той войне с Летящими мы одержали верх, и я не возьмусь домысливать, почему здесь потерпели поражение. Возможно, это просто вопрос везения, но впоследствии я понял, что тогда Данька воевал за меня и, самое главное, за себя самого, а сейчас, хоть и за правду, но совсем за других людей. В общем, я той ночью наговорил гадостей. Я сказал ему убираться прочь, и раз уж он продул свое Право, то нужно идти и играть. Быть мужчиной. На что Данька молча закатал рукав потрепанной рубашки, обнажая предплечье. Я зажмурился, потому что знал, что там увижу. Зажмурился, как в детстве, будто если закрыть глаза, то ничего и не случится. Беда была в том, что уже случилось. - Посмотри, Лэн, - хрипло сказал Данька, - посмотри. Я открыл глаза, словно снова не смел ослушаться своего Старшего, и подумал, что все не просто плохо. Гораздо хуже. На предплечье Даньки все еще сочилась кровью недавно сделанная татуировка. Шесть и перевернутое черное сердечко. Пики. Шестерка пик. Шестерка. - Козырь? - спросил я, уже ни на что не надеясь. - Нет, - покачал головой Данька, - нет. Шестерка! Разменная карта, которой начнут ход и которая будет бита любой другой. Я пнул нашу кровать, и она послушно сломалась с отвратительным треском. Я бил ногой в с стены, но они были покрепче рухляди в лавке. Я метался, как раненый зверь, обдирая руки, слизывая кровь с разбитых костяшек, чтобы хоть что-то чувствовать. Данька замер, избитый, в своем углу и не двигался. Наутро, когда я принял решение заплатить за него и отдать все наши сбережения, обнаружилось, что Данька исчез. Пропали и накопленные деньги. Я понял: он забрал их, чтобы заплатить выкуп и не участвовать в Игре. И больше мой друг не вернулся. А я проклинал себя, но боялся отсюда съехать. Я верил, что Данька вернется.