Несколько мгновений паук не шевелился.
«Никогда больше не увидеть родную планету, но спасти всех жителей да ещё и инопланетян? Не каждый паук может так!»
— Да.
Всё вокруг завертелось, сливаясь в единое целое, яркими во всём этом хаосе остались только последние слова, произнесённые Вселенной то ли в напутствие, то ли как предостережение:
«Тот мир совсем не похож на твой, малыш».
Синий не почувствовал ни тряски, ни смены притяжения, но ощутил тепло и яркий солнечный свет, пробивающийся сквозь плотно закрытые веки. Паук резко открыл все восемь глаз, разглядывая новый мир. Трава резала зрение сочным зелёным светом, небо отдавало голубизной, а ещё выше висел крошечный жёлтый шар, и ни за что бы не поверил маленький путешественник, что именно это крошечное, по его меркам, космическое тело могло согревать целую планету…
— Мама, смотри, он синий! — раздался громкий крик, едва не оглушивший паука, а затем его подобрал мальчишка, заключая в прозрачную банку.
— И правда. Крис, может, отпустишь его? Он ведь дикий и у нас дома может умереть, — женщина обняла ребёнка, и они тихо продолжали решать судьбу заключённого в банку Синего.
Паук рассматривал новый мир сквозь мутное стекло трёхлитровой банки и чувствовал себя едва ли не самым счастливым во всей вселенной пауком: этот мир казался ему неизведанным раем, местом, где он мог бы жить безо всяких неприятностей и проблем…
— Я хочу забрать его, — мальчик решительно прижал банку к груди, устроив пауку смену гравитации.
— Ну, что с тобой поделать! Но если увидишь, что пауку плохо, то обязательно отпусти его, слышишь? — женщина взяла Кристофера за руку, и они вместе зашагали к машине.
В новом доме Синий получил собственную клетку с достаточным пространством для жизни, где и начал плести свою паутину: паук собирал осколки счастья ото всех членов семьи, преобразовывал в нити и создавал особый узор, что позволял удерживать все эмоции вместе, поддерживать баланс между хорошим и плохим в жизни человека.
— Мама, а он вырос! — Крис прилип к стеклу, разглядывая светящуюся в темноте паутину. — А ты говорила: не выживет.
Женщина улыбнулась и взъерошила волосы ребёнка:
— Ты прав, он вырос, — она присмотрелась к узору, — бог мой, Крис, посмотри…
Они вместе уставились на творение Синего, то ли очарованные зрелищем, то ли испугавшись чего-то, что увидели там, между нитями.
Паук и сам повернул голову, но не увидел ничего нового, кроме уже давно привычного ему узора-плетения, ведь невдомёк было Синему, что нити сами собой сотворили дату на древнем языке человечества, который, по счастливой случайности, знала эта семья историков.
— Крис, будь тут, а я сейчас вернусь… — женщина поспешно выбежала из комнаты.
Паук и мальчик остались наедине. Синий никогда не заговаривал с ребёнком: ему и в голову никогда не приходило, что нужно установить контакт с этим громадным существом, но сейчас паук настолько заинтересовался узором, что подполз ближе к стеклу и тихо зашептал:
— Что тут написано, Крис?
Мальчик, казалось, ни на мгновение не удивился вопросу, а затем, тоже приблизившись к стеклу, ответил:
— Это дата. Завтрашняя дата, которую уже несколько древних календарей отметили как «точку невозврата» или «точку гибели миров», — Крис приложил руку к стеклу, — если что-то случится, ты поможешь мне?
— Помогу, — Синий подмигнул мальчику сразу четырьмя глазами, — только не забудь, пожалуйста, обо мне.
— Не забуду, — выдохнул мальчик, — я обещаю.
Двенадцать часов ни за что не сравнятся с годами ожидания у Вселенной, и паук спокойно наблюдал за беготнёй, сборами и последними приготовлениями к отъезду. Синего перевели в уже знакомую трёхлитровую банку и отнесли в машину. Оставалось всего несколько часов до крайней точки, все взрослые волновались, что-то обсуждали, иногда — переругивались, и только Крис оставался спокоен, прижимая к себе Синего:
— Слушай, скоро Это начнётся? — мальчик наклонился к самой банке, чуть дрожа.
— Я знаю не больше твоего, уж поверь, — пробурчал паук.
С внезапным хлопком включились громкоговорители, оповещая граждан о ядерной тревоге: громко и настойчиво всех попросили не покидать помещений, по возможности спуститься в погреб или подвал, заклеить окна. Людей призывали «избегать паники», и в этот самый момент чей-то ботинок сбил визжащее устройство на асфальт. Разлетевшись на кусочки, оно наконец угомонилось и затихло.
Машина рванула с места. Пейзажи поплыли за окном, превращаясь в неосторожно разлитые краски, и паук с Крисом всё удалялись от возможного эпицентра взрыва. Синий не мог говорить: взрослые сидели впереди молча, а мальчик и не хотел ничего слышать, только продолжал сжимать драгоценную банку до побеления пальцев.
Мать Криса считала вслух:
— Десять, девять, восемь, семь… — она пропустила несколько счетов на резком повороте, — четыре, три, два…
Взрыв оглушил и ослепил их. Синий тоже в испуге зажмурил все восемь глаз, но вскоре в нетерпении распахнул их, разглядывая всё вокруг. Неподалёку горела машина, кусты, деревья… Паук не видел знаменитого «гриба» и потому облегчённо вздохнул: всё будет в порядке».
Лиза тряхнула головой: увлёкшись собственной историей, она совсем позабыла о времени, пересказывая историю своего мужа больше для себя, нежели для спящей малышки.
Девушка поднялась, поправила одеяло и губами осторожно коснулась лба спящей Сири. Жара не было.
«Как нам всё-таки повезло…»
Волосы ребёнка почти побелели, а потому скоро они смогут вернуться обратно в поселение, где Лиза наконец сможет достойно оплакать мужа, а Сири — жить спокойной жизнью среди сверстников. Хотя было что-то удивительное в этой жизни отшельников почти что на поверхности, где опасности подстерегают невнимательного путника каждую секунду… Лизе нравилось это. Как опытному магу, ей ничего не стоило находиться здесь, но с каждым днём девушка всё ярче ощущала слабость во всём теле и пагубное влияние радиации.
То, что спасало дочь, постепенно убивало мать.