С каждой минутой он всё дальше уходил от Петербурга. Кораблик отправился вслед за торговыми судами, что везли свои грузы из Европы в Азию. Они прошли Ивановские пороги, где давным-давно слились воедино реки Мга и Тосна, образовав новую реку — Неву. Уже показалась впереди крепость Орешек, и через несколько мгновений послышались пушечные выстрелы, которыми приветствовал нашего героя гарнизон крепости. Здесь кораблик решил переночевать, чтобы утром с новыми силами продолжить путешествие.
С первыми лучами солнца золотой фрегат, поблагодарив хозяев, отправился в путь. За крепостью где-то на горизонте соединялись небо и вода. Поначалу кораблик был в восторге от широты и простора Ладожского озера. Но когда нахмурились тучи, от прежнего радушия и гостеприимства не осталось и следа. Неспокойное, своенравное озеро так и норовило отправить непрошеного гостя на дно. Ветер трепал паруса, а волны по-хозяйски залезали на палубу. «Вот так радушный приём!.. С водорослями вместо одеяла и илом вместо простыни!» — подумал фрегат и, развернувшись, направился к городу Шлиссельбургу. Там его ждал уютный Новоладожский канал. Когда-то рядом находилась Новоладожская верфь, но ни строящихся судов, ни якорей кораблик не увидел. В узком канале ветер не так яростно трепал паруса, и кораблик без приключений дошёл до реки Свирь.
Однажды белой ночью его друг фрегат «Штандарт» рассказал ему о своём рождении. Он вспомнил о торжественном спуске на воду, который случился на Олонецкой верфи. Её заложили на два года раньше петербургского Адмиралтейства. Мало что теперь о ней напоминало. Не тянулся к небу лес мачт, не нарушал тишину стук топоров. Но, как и прежде, поднимались над рекою дома и храмы Лодейного поля. Всё дальше от города река Свирь уносила золотой фрегат. Словно страницы книги, которую перелистывают наспех, сменялись просторные озёра и тихие реки. Покинув Свирь, кораблик оказался на Онежском озере. Каково же было его удивление, когда прозрачная, как хрусталь, вода начала менять свой цвет. Он оказался на речке Ковже.
— Кто же так запачкал тебя? — спросил кораблик у реки, глядя на коричневые волны, что облизывали его борта. — А если я таким же коричневым стану?
Но речка промолчала, решив, что кораблик и сам ответит на свой вопрос. Скользя по мутным водам Ковжи и внимательно разглядывая её берега, он вскоре всё понял. То тут, то там виднелись маленькие ручейки и речушки, которые щедро несли в Ковжу бурую воду, взятую из местных болот.
Но даже если бы этот поток был в десять раз сильнее, ему бы никогда не удалось закрасить в бурый цвет прозрачные воды большого озера, в котором вскоре оказался кораблик. Он так долго путешествовал, что потерял счёт времени. Уже не в первый раз он проводил солнце за горизонт. Последние отблески заката спрятались в чёрной пелене ночного неба. Над озером засияла луна, и случилось нечто необычное, заставившее кораблик на несколько мгновений в восхищении замереть. Казалось, навстречу лунному свету с самого дна тоже поднимается свет — сначала слабый, а потом всё ярче. Нежно-белое переливающееся сияние, мерцая, разливалось по всей поверхности озера, заполняя всё вокруг.
— Так вот почему его вепсы называли Белым! — восторженно прошептал кораблик.
Уже к утру, покидая воды Белого озера, кораблик увидел сквозь кристально чистую воду дно, покрытое белой глиной. Она и была причиной той удивительной игры света, которая так восхитила его минувшей ночью.
На несколько секунд он забылся, увидев вновь то сияние, в котором ему было так хорошо. Придя в себя, кораблик понял, что уже несётся вдоль берегов реки Шексны. Он проснулся от неожиданного стука, раздававшегося то на одном, то на другом берегу. Стук был частый, настойчивый, словно маленький плотник крохотным молоточком очень быстро забивает в дерево гвозди. У этих плотников были пёстрые грудки и длинные ловкие клювы. Конечно же, это были дятлы! Кто знает: не в их ли честь финно-угорские племена назвали реку Шексной? На изумрудно-зелёных лугах, протянувшихся вдоль её берегов, сонно жевали траву коровы. Лениво промычав на прощание, они растаяли в утреннем тумане. Эхом отозвались с другого берега то ли корабельные, то ли заводские гудки. Лишь на мгновение выглянув из молочной дымки, вновь укрылись белым одеялом краснокирпичные дома и деревянные избушки. Так за кормой остался ещё один рабочий город — Череповец.