А кресла другие. Новые. Мягкие. Вышколенные слуги бесшумно поставили на низенький столик поднос с напитками и исчезли, не нарушая тишины даже звуком шагов. Несколько минут хозяин и гость, опустившись в кресла, рассматривали друг друга.
- Господин граф, - негромко проговорил Патрик. – Я приехал к вам не просто так и… и привез вам тяжелые вести.
- Я догадываюсь, Ваше Величество, - медленно ответил Дейк, - какие именно это будут новости. Вы хотите рассказать мне о сыне?
- Да.
- Я слушаю вас, Ваше Величество.
Не в силах вынести спокойный и твердый взгляд Рауля Дейка, Патрик отвел глаза.
- Ваш сын… Ян погиб.
Очень громко тикали большие настенные часы. Треском ломающейся ветки прозвучал в тишине вопрос:
- Когда?
- Четыре года назад. Почти сразу после нашего побега.
Граф не изменился в лице, но глаза его потемнели.
- Я это знал, Ваше Величество, - помолчав, сказал он. - Все это время – с тех пор, как узнали о вашем побеге - я и моя жена… мы понимали, что если бы Ян был жив, он обязательно дал бы знать о себе. Я знал… я это знал.
Он помолчал. Оттянул воротник камзола, прямо взглянул в глаза королю.
- Как он погиб?
Патрик прерывисто вздохнул. Слова не шли с губ, хотя, видит Бог, он готовился к этому разговору – но так и не может рассказать обо всем спокойно. Да и можно ли говорить об этом спокойно?
Но надо.
Рассказ его был долгим, и все это время Дейк не сводил взгляда с лица короля. Этот взгляд пронзал, как лезвие клинка; он словно спрашивал – почему ты, а не он остался жив? И нужно было выдержать его до конца, и это было испытание длиною в жизнь, и никогда еще, никогда в жизни ему не было так больно. Патрик готов был снова вынести самую страшную муку – только бы не этот взгляд, пронизывающий до костей, только бы не это стальное молчание. Даже когда умирала Магда, ему не было так больно.
И когда он умолк, граф сжалился, наконец, и отвел глаза.
Они сидели друг напротив друга и молчали.
Патрик попытался было сказать, что… и понял, что добавить больше нечего. Сказать «мне очень жаль»? Это будет жестоко и пошло. Сказать «я его никогда не забуду»? Но неужели именно такие слова нужны сейчас этому прямому, как клинок, человеку, которого ломает на глазах тяжелое, черное, словно ночь, отчаяние?
И они молчали, сидя друг напротив друга.
- Благодарю вас, Ваше Величество, - проговорил, наконец, Дейк. – За рассказ… и за сына. Мне… легче оттого, что – там – он был не один.
Оглушительно тикали в тишине часы.
- Господин граф… - голос Патрика звучал глухо, но твердо. – Мне нечего сказать вам в утешение. Я не смог вернуть вам сына. Эту вину никогда невозможно загладить. Но я могу попытаться заменить вам Яна. Вы и ваша жена никогда ни в чем не будете нуждаться. Ваши дочери получат образование и приданое. Все, что смогу, я сделаю для вас.
Граф Дейк кивнул.
- Благодарю. А теперь… прошу, уйдите, Ваше Величество. Мне хотелось бы остаться одному. Простите меня.
Долю секунды Патрик всматривался в его лицо. Затем сухо кивнул, поднялся и вышел.
Уже идя по усыпанной гравием дорожке к воротам, он поднял лицо к небу. Очень не хватало воздуха. Господь милосердный, за что Ты так наказываешь меня? Почему не я, а он остался там, в проклятом том лесу, в зарослях вереска? Почему? Кому и зачем было нужно, чтобы я выжил, Господи?
Порыв налетевшего ветра хлестнул его по лицу.
Отец, отец, что же ты наделал…Неужели то, что ты сделал со всеми нами, было настолько нужно для страны? Где грань, за которой необходимость и желание блага превращаются в преступление?
Если бы жизнь твоего сына была под угрозой, спросил сам себя Патрик, ты поступил бы так же?
У меня нет сына, ответил он. Я не могу поступить так же…
…Солнце клонилось к закату, ветер гнал по небу облака. Шумные улицы города казались совсем чужими, было тяжело дышать. Куда же это он заехал? Патрик прерывисто вздохнул, расстегнул крючок камзола, огляделся. Как-то он проехал Ворота, проскакал почти через все предместье, очутившись почти на самой окраине Леррена. Надо поворачивать назад, к центру… к дому…
Дорога шла в гору, и король пустил коня шагом. Свита почтительно держалась сзади, переговаривались вполголоса. Где-то в переулке гомонили женщины, пахнуло запахом свежих булочек… как быстро люди привыкли к тому, что снова мир – вот, хлеб пекут, уже из муки нового урожая.
Патрик ехал, отпустив поводья, почти ничего не замечая. И потому не сразу увидел, как на мостовую – прямо под ноги идущим хоть и шагом, но быстро лошадям - выкатился светлоголовый мальчишка лет двух-трех. А когда заметил, оставалось одно – резко натянуть повод, останавливая коня в каких-нибудь дюймах от крошечного живого комочка. Патрик быстро спешился, наклонился над мальчишкой:
Живой, малыш?
В этот же миг раздался негодующий, оглушительный рев.
Мальчишка остался жив и даже не поцарапан, но перепугался – и потому орал громко и вдохновенно. Спустя несколько мгновений послышался громкий - даже сквозь плач его, - отчаянный женский крик:
Янек!
Ножом по сердцу ударило имя. Король неумело поднял малыша на руки.
Это ты, что ли, Янек? Ну, не ушибся ведь? Что ревешь-то?
По улице опрометью летела к ним молодая женщина в одежде простолюдинки. Подбежала, выхватила малыша из рук короля, прижала к себе…
Ян!! Живой, Господи…
Чепец слетел с ее головы, пепельные волосы раскатились по плечам, упали на лицо. Женщина прижимала к себе мальчишку и лепетала что-то невнятное, благодарное… малыш умолк и только всхлипывал на руках у матери.
Смотри за ребенком, - бросил ей Патрик и повернулся было, чтобы уходить…
… но сдавленный, горловой всхлип остановил его, заставил вздрогнуть:
Пат…рик…
Он обернулся.
Огромные глаза смотрели с белого, как бумага, лица, с которого вмиг слетел румянец быстрого бега и волнения. Белые губы шевелились почти беззвучно, что-то шепча. Глаза… зеленовато-карие… знакомые… такие родные глаза.
И так тяжело вдруг стало вымолвить – имя, единственное на свете, родное имя…
Ты… - тихо сказал король – и не посмел коснуться ее щеки, уронил руку. – Ты… Вета.
Она смотрела, смотрела на него.
Вета… - повторил Патрик. – Моя… Вета.
Женщина кивнула, прижимая к себе ребенка. Луч заходящего солнца скользнул по ее лицу, порыв ветра разметал пепельные пряди.
- Ваше Величество… - робкий оклик сзади, невнятный шепот за спиной, ржание лошадей.
Мальчик всхлипнул еще - и умолк, потянулся к незнакомому человеку, привлеченный красивыми, большими пуговицами костюма. Большой лист каштана спланировал с дерева прямо на его золотистую макушку.
Твой? – спросил Патрик, указывая на малыша - словно это имело в ту минуту какое-то значение.
Она кивнула снова. А потом сказала спокойно и строго:
Твой.
Молчали за их спинами онемевшие придворные, тихонько вздыхали и фыркали лошади. Оглушительно орали над головами ошалевшие от счастья птицы.
Март 2010 – ноябрь 2012
Огромную благодарность автор выражает
Анне Узденской
Майе Боржемской
Владиславу Чинючину
Марии Филенко
Ярославе Забелло
Людмиле Куванкиной
Юрию Винокурову
Анне Родионовой
Татьяне Колабиновой
– за помощь, ценные советы, критику, редакторскую правку и моральную поддержку во время написания этого текста.